В пасти дракона
Шрифт:
Известие о движении Нэ-Ши-Чена быстро достигло европейского квартала в Пекине. Сердца обитателей его снова забились надеждой.
– Теперь всё близко к концу! – предрекали оптимисты. – Против этих негодяев отправлены правительственные войска. Солдаты быстро разгонят и уничтожат шайки этого сброда!..
Японец Шива только мрачно улыбался, шевеля при этом как-то странно углами губ.
«Беспечные люди! – думал он. – Недальновидные дети! Они не хотят открыть глаза на то, что пять лет изо дня в день подготовляется здесь. Пусть, пусть! Тем лучше! Тем больше козырей для нас в этой игре. Только одна Япония, моя великая Страна
И картины одна красивее другой рисовались в воображении мрачного японца. Ему представлялось, что японская армия, подоспев первой на помощь, вступает в Пекин, покорённый ею. Японцы одни. Европейские силы столь ничтожны, что даже не могут идти в счёт. Им, раз японцы утвердятся здесь, делать нечего. По праву победителя Япония будет господствовать в Китае. Она сольётся с этой богатейшей и великолепной страной, заключив с ней теснейший союз. Разве есть что-то несбыточное в этом? Это вполне возможно… А тогда – тогда Китай подчинится влиянию Японии. Он будет реформирован весь, и на Дальнем Востоке образуется величайшее государство, могущественнейшее среди всех в мире, и оно будет предписывать свои законы всей вселенной.
«Только бы не помешали нам русские. Они – единственные, кто может стать нам поперёк дороги», – думал Шива и при одной только этой мысли начинал скрежетать зубами.
Как и все японцы, после последней войны с Китаем он ненавидел русских всеми силами своей души, считая их одних виновниками того, что война не принесла ожидаемых результатов. Но теперь он был уверен в полном успехе. И русские не подозревали о возможности всеобщего народного восстания против иностранцев. Одни лишь японцы были дальновидны и так организовали в Пекине шпионство, что им были в точности известны все замыслы китайских патриотов…
Действительно, шпионство организовано было в Китае японцами замечательно. Едва только начались беспорядки, как к Шиве стали являться японские офицеры, о пребывании которых в столице Китая никто и не подозревал… Одни из них жили здесь под видом торговцев, другие содержали цирюльни, третьи состояли в труппах бродячих актёров. Они жили среди народа и знали всё, что делается даже в тайных заседаниях высшего совета… Теперь их роль была кончена, следить было незачем, и они собирались вокруг своего начальника. Всё это были тихие, скромные люди, незаметно служившие своей родине и довольные уже тем, что их труды увенчались успехом.
Но были в Пекине и ещё люди, которые давно уже видели возможность ужасных беспорядков. Это были католические миссионеры. Много уже лет католическая пропаганда с успехом, казалось, действовала в Китае. Прозелитов отцы-миссионеры считали десятками тысяч. У них ведь обращение в христианство делалось просто. Попадался какой-нибудь негодяй, для которого и виселицы мало, и, чтобы избавиться от смерти, объявлял, что он – христианин. Сейчас же в тюрьму являлся святой отец, удостоверялся, что перед ним «овца римского стада». Начинались хлопоты, происки, где можно – пускался в ход подкуп, где нужно – не жалели угроз; и в конце концов добивались своего: вместо того, чтобы уничтожить негодяя, его отпускали на все четыре стороны даже без обычных в Китае пыток, от которых там никто не застрахован, и рядом с ним за пустяшную вину казнили человека, у которого не было столь влиятельного защитника.
Попятно, с какой ненавистью относился народ к таким христианам. Но отцы-миссионеры принимали всех без разбора в свою паству. Качество новообращённых было для них не важно, им нужно было только количество, и им они могли всегда похвастать…
Не так действовали православные пастыри в Китае и там, где были православные церкви. Они никого не звали к себе, не старались во что бы то ни стало обратить кого-либо в православие. Даже тех, кто приходил сам, они допускали к крещению только после строжайшего испытания. Пропагандой православия никто из них не занимался, а скромно служил примером и образцом к тому, кто принял православную веру не из-за выгоды, а по глубокому внутреннему убеждению.
У католиков в Пекине были три больших собора: Бей-Тан – в северной части города, Душ-Тан в восточной и Нань-Тан – в южной. Первый из них оказался настоящей неприступной крепостью, снабжённой громадным количеством оружия, боевых запасов и провианта. Католический епископ Пекина монсиньор Фавье оказался человеком предусмотрительным и заблаговременно приготовил всё к осаде.
Зато сам европейский квартал казался совершенно беззащитным. Единственным укреплением его являлась уверенность его обитателей в том, что никто из китайцев не осмелится даже приблизиться с враждебным намерением к жилищам европейцев. Укрепление не особенно надёжное!
Пока не начались ещё открытые нападения, дипломатический корпус ежедневно собирался на совещания для обсуждения положения. Говорили горячо и красноречиво, каждый вопрос обсуждался всесторонне. Особенно с увлечением говорилось на тему о том, что ждёт Китай в будущем, когда подойдут европейские армии… Из красноречия, впрочем, мало выходило толка. Когда через цунг-ли-ямень было послано императрице Тце-Хси письмо с предложением принять меры к прекращению беспорядков и с указанием на могущие произойти политические осложнения, последовал ответ, что письмо «принято к сведению», и только… Очевидно, всё дело ограничилось пустой формальностью, слишком при таком положении дела отдававшей злой иронией…
Но, несмотря на всё это, надежда не покидала никого из обитателей европейского квартала.
– Бояться нечего! – говорили там. – Нэ-Ши-Чен разгонит бунтарей…
На императорские указы, которыми боксёрские действия одобрялись, мало обращали внимания. Ждали, что будет делать Нэ-Ши-Чен.
Наконец этот генерал подошёл к станции Ань-Тин и принялся разгонять боксёров, скапливавшихся там с очевидным намерением действовать одновременно и против европейцев в Пекине, и против Тянь-Цзиня.
– Ура! Победа! – ликовали в европейском квартале. – Кто будет теперь сомневаться в искренности правительства! Этих негодяев-боксёров стали разгонять и разгонять…
Что могло быть более убедительным? Теперь даже и пессимисты примолкли… Но увы! Снова горькое разочарование ждало всех, кто только что так положился на правителей Китая… Нэ-Ши-Чен за свою победу над боксёрами получил строгий нагоняй, и ему приказано было убраться в место постоянной его стоянки – в местечко Лу-Тай, близ Тянь-Цзиня.