В плену Левиафана
Шрифт:
То, что он увидел через несколько секунд, поразило Алекса. Это касалось в первую очередь самой мансарды — просторного помещения, идущего по периметру едва ли не всего дома. Оно венчалось стеклянной стеной, сквозь которую открывался величественный вид на горы. Мог бы открываться, если бы не снежная буря, беснующаяся за окнами. Или — окном? Вглядеться в конструкцию стены Алекс не успел, отвлекшись на саму мансарду. Попади он сюда при других обстоятельствах — и нескольких часов не хватило бы, чтобы рассмотреть ее в деталях. Но сейчас напряженный взгляд Алекса выхватывал самое существенное: добротные шкафы из красного дерева вдоль стен (шкафы, а не полки, как в нижнем
А источников света было несколько: лампа «летучая мышь» (она стояла в правой части стола, рядом со стопкой книг) и — свечи. Толстые витые свечи, способные гореть сутки напролет, а то и дольше. Алекс насчитал целый десяток таких свечей, расположенных в разных углах мансарды. Поначалу ему показалось, что в помещении никого нет, и, прежде чем приблизиться к застекольной снежной буре, он осторожно заглянул за ширму. Там обнаружилась неубранная кровать, стул и небольшая этажерка с двумя полками. Обе они были заставлены какими-то пузырьками, стопками хлопчатобумажных полотенец и салфетками в одинаковых картонных коробках.
А в воздухе ощутимо пахло камфарой.
Пейзаж за ширмой показался Алексу знакомым. Что-то похожее он уже видел, много лет назад. Кажется, это было связано с покойным мужем покойной тети Паолы. За несколько лет до смерти он перенес инсульт и так и остался парализованным. Когда Алекс впервые приехал в Виареджо вместе с родителями, синьора Марчелло (так звали мужа тети Паолы) уже сразил недуг. Алекс оказался возле двери комнаты, где лежал синьор Марчелло, совершенно случайно. И воспользовался моментом, чтобы заглянуть в щелку: как и все дети, он был чрезмерно любопытен. Щелка не оставляла пространства для маневра, а пошире распахнуть дверь Алекс не решился. Но и того, что открылось ему, было вполне достаточно: угол кровати, тумбочка с массой разнокалиберных пузырьков, салфетки, полотенца…
Радио.
На тумбочке у кровати синьора Марчелло стоял маленький радиоприемник, а здесь, в белоснежном углу мансарды, никакого приемника не было, вот и вся разница. Несущественная.
Существенная разница заключалась в том, что синьор Марчелло никогда не покидал постель, а постель за ширмой была пустой. Но ощущение близкого недуга все равно витало в воздухе. Вряд ли это связано с Лео: Лео — человек с отменным здоровьем, многомесячное пребывание на вершине, с бесконечными тренировочными подъемами и спусками, могло его только укрепить. При условии, что с ним не произошел несчастный случай вроде падения с высоты. Но если бы такой несчастный случай имел место, Алекс обязательно узнал бы об этом, ведь Лео — всегда на связи со всеми желающими получить точный прогноз погоды. Большинство желающих проживает в К. и его окрестностях, так что информация распространилась бы мгновенно.
А ее нет.
С Лео все в порядке, во всяком случае — было в порядке до того момента, как он вышел в эфир. А кровать стоит здесь уж точно не со вчерашнего вечера, она появилась гораздо раньше. Когда? И — чья она?..
От смятых простыней не дождешься ответа, и от полотенец — тоже. И от пузырьков.
Оторвавшись наконец от созерцания мини-лазарета, Алекс двинулся в глубь мансарды, к рабочему столу. Кресло перед ним казалось пустым — но только до того момента, пока молодой человек не приблизился к нему. А приблизившись, испытал шок.
В кресле, с пледом на коленях, сидел… Лео.
Поначалу он показался Алексу мертвым, и вся мизансцена — с креслом и сидящим в нем человеком — снова что-то живо напомнила ему. Синьор Тавиани, ну конечно же! Лео был так же неподвижен, как и старик-сторож, и так же смотрел вперед невидящими глазами. Недоставало только красной полосы на шее, но и без нее картина была удручающей. Даже более удручающей, чем та, с которой продавец рубашек и похититель запонок столкнулся когда-то. Хотя бы потому, что синьор Тавиани умер летом, в городе полном людей. И Алекс мог свободно покинуть дом, выйти на улицу и позвать на помощь любого. Сейчас же никого на помощь не позовешь, хотя пути для отхода остаются. Но только сумасшедший решится на спуск в разгар снежной бури. А Алекс — не сумасшедший.
— Лео! — он осторожно потряс сидящего за плечо. — Ты меня слышишь, Лео?
Лео был жив. Он никак не отреагировал на жест Алекса, но все же был жив. Это стало ясно по глазам, полным влаги, по сузившемуся и вновь расширившемуся зрачку.
— Что произошло, Лео? Что здесь вообще происходит? Ты можешь говорить?!..
Взывать к камню бесполезно, а лицо владельца «Левиафана» было именно каменным. И чем больше вглядывался в него Алекс, тем меньше сходства с прежним Лео находил. В конце концов, ему пришла и вовсе вздорная мысль: это не Лео.
Не совсем Лео.
Если бы Лео провел годы заключения в какой-нибудь дикой африканской тюрьме, на хлебе и воде, возможно, тогда бы он выглядел именно так. Есть и еще одно сравнение — концентрационный лагерь, но о нем Алекс предпочитает не думать. Он и раньше ничего не хотел знать о чудовищных методах расправы с людьми, слава богу, они навсегда ушли в прошлое. Отгорожены толстой временной стеной от относительно беспечного и сытого существования Алекса, и не только Алекса — миллионов и миллионов других людей. Он ни за что не будет искать пролом в стене, чтобы заглянуть туда, отвернется даже от маленькой, забитой цементом щели, — слишком уж невыносимым может быть увиденное. Отгородить себя от ненужных страданий, от всего, что может нарушить сердечный ритм, — разве это не естественно? Алексу всего лишь хочется, чтобы жизнь оставалась приятной. Комфортной. А мысли о чужих страданиях, об адских муках неизвестных ему людей комфорту не способствуют…
Это не Лео.
Он не мог так измениться за то время, что они с Алексом не виделись. Лео полон жизни, а обтянутые пергаментной кожей щеки этой тени Лео ничего общего с жизнью не имеют. Лео — спортивен, мускулист, широкоплеч, хорошо сложен. У мумии в кресле — узкие плечи, да и кости, судя по всему, совсем птичьи — тонкие и легкие. Алекс как будто видит эти кости, хотя видеть не может: на мумии — вязаный красный свитер без ворота, из которого торчит тонкая шея, а нижняя часть тела скрыта спадающим на пол пледом. Волосы на голове — не такие густые, как у Лео, и вовсе не темные, скорее — пегие, точнее определить цвет невозможно.
Этот человек болен, и болен давно, неизлечимо. Возможно, его настиг тот же недуг, что и покойного мужа тети Паолы. Паралич — полный или частичный, об этом свидетельствует поза, в которой он сидит. За те несколько минут, что Алекс топчется у кресла, мумия даже не пошевелилась, она все так же, не моргая, пялится в окна с бураном.
— Вы меня слышите?
Ответа нет, но Алекс не оставляет попыток наладить хоть какое-то подобие диалога:
— Если слышите… Если понимаете, что я говорю, — моргните.