В плену орбиты
Шрифт:
Истребитель стремительно опрокинулся влево, мелькнули неясные очертания крыльев. Пруэтт энергично двинул ручкой и педалями, чтобы остановить вращение машины точно в горизонтальном положении, но сверхчувствительный самолет не послушался его. Вместо этого он сильно качнулся и несколько раз перевалился с крыла на крыло, прежде чем Пруэтту удалось его утихомирить.
– Очень хорошо, Пруэтт, очень хорошо для новичка.
– Какого черта, сэр... что тут хорошего?
Дегрофф рассмеялся:
– Ваш предшественник при первой попытке выполнить быструю бочку сумел выровняться только после четырех переворотов. Беру управление на себя.
Пруэтт потер занемевшую руку; оказалось, что держать
Так началось претворение в жизнь интенсивной программы превращения Пруэтта в первоклассного летчикаиспытателя, программы, открывавшей перед ним перспективы полетов на скоростях и высотах, недосягаемых даже для наиболее совершенных машин испытательного центра. Почти каждое утро на рассвете его самолет устремлялся в холодное небо пустыни. Дегрофф понукал его, гонял, не давал спуска, а втайне радовался успехам своего ученика. Пруэтт с научной точностью отработал элементы пикирования, набора высоты и горок; он научился выполнять фигуры и элементы маневрирования строго по заданной программе. При этом все движения самолета должны были рассчитываться во времени с точностью до долей секунды, чтобы приборы, установленные на самолете, безошибочно измерили и записали нагрузки, действующие на машину. Он научился управлять триммерами так же искусно, как птица действует в полете своими перьями. Он часами анализировал свои полеты. Вместе с Дегроффом они просматривали на большом экране ленты замедленной киносъемки показаний пилотажных приборов во время полетов. Кадр за кадром кинокамера раскрывала мельчайшие ошибки в его работе, которая в любом другом месте была бы образцом величайшего летного мастерства. Но здесь, в летно-испытательном центре, эти ничтожные ошибки служили лишь
стимулом к тому, чтобы летать, летать и летать - до тех пор, пока от них не останется и следа.
Пруэтт летал на истребителях и бомбардировщиках, тренировочных и транспортных самолетах, на связных "тихоходах" и на последних экспериментальных моделях. Он выжимал из них все, вплоть до максимальных режимов и таких критических отклонений от норм, которые еще несколько месяцев назад показались бы ему самому совершенно немыслимыми.
Пот лил с него градом, когда он шел к самолету в шлеме и в тяжелом герметизированном скафандре, под которым был пузырчатый противоперегрузочный костюм. Когда он закладывал крутой вираж или выполнял другой стремительный маневр, а вес тела, в обычных условиях не превышавший восьмидесяти килограммов, возрастал почти в десять раз, этот костюм раздувался и сдавливал ноги и живот.
Он научился летать по параболе невесомости на самолете F-100F, освоил плавный переход в пике точно под заданным углом на заданной скорости и выход из пикирования с набором высоты в заданной точке, с поддержанием необходимой величины центробежной силы; научился набирать высоту под нужным углом, а затем подавать ручку от себя и задерживать ее так... а-ах... чтобы замирало сердце от зависания.
Когда он проделывал "американскую горку", как летчики прозвали параболу невесомости, его самолет, описав огромную кривую в небе, зависал почти на шестьдесят секунд в полной невесомости. В течение целой минуты тяготение и центробежная сила, действующие на истребитель, полностью уравновешивали друг друга, и наступало загадочное царство невесомости - с пола кабины и из-под сиденья поднимались пылинки и сор, а система герметизации бешено изрыгала хлопья снега под закругленный плексигласовый колпак.
На заднем сиденье Дегрофф свободно плавал между креслом и колпаком, а когда у Пруэтта все получалось действительно удачно и парабола выходила отличная, инструктор награждал подопечного безбожно исковерканными словами известной песенки: "Приди, Жозефина, в мою невесомую машину".
Так прошло шесть месяцев. Пятнадцать слушателей словно переродились - их новые возможности и навыки были предметом почтительной зависти всех тех летчиков, которые понимали, какие трудности пришлось преодолеть этим людям. Тринадцать выпускников получили назначения в испытательные центры, разбросанные по всей территории США. Назначение Пруэтта было для него высшей наградой. Он был посвящен в летчики-испытатели и оставлен на авиабазе Эдварде.
Грустно ему было расставаться с Джимом Дагерти, но рыжий летчик оказался чуть ли не гением в технике бомбометания по любым труднодоступным целям. Дагерти получил назначение в центр разработки вооружения на авиабазе Эглин, раскинувшейся вдоль берега Флоридского залива, где ему предстояло вести адскую войну-расходовать сотни тонн боеприпасов, совершенствуя новое вооружение и способы его применения.
– Авиация-дело такое, что нам встречи не миновать, Дик,- сказал Дагерти, когда друзья расставались после окончания школы.-Не знаю, может, ты так до конца и останешься сверхзвуковым пиратом, но... в общем, черт возьми, мы еще встретимся.
Он прощально махнул рукой Пруэтту и влез в кабину своего истребителя. Через несколько минут самолет Джима превратился в точку, а затем исчез.
ГЛАВА V
В ангаре "С" на мысе Кеннеди лихорадочно работала небольшая группа инженеров фирмы "Макдоннелл" и НАСА. Свет прожекторов омывал их лица и тела, отражаясь яркими отблесками от металлических инструментов. Время поджимало, а нужно было разобрать толстостенный стальной корпус и сложную систему трубопроводов огромной камеры для имитации условий космического пространства. Внутри камеры, где покоилась капсула, тоже трудились люди, в таком же лихорадочном ритме, в таком же единоборстве с неумолимым бегом времени.
На первый взгляд капсула походила на ту, что в этот момент летела по орбите вокруг планеты. Но только на первый взгляд-и для неопытного глаза. Правда, новая капсула, так сказать, произошла от "Меркурия", но это уже была иная машина. Она была гораздо шире, выше, внутри ее колоколообразного корпуса было намного просторнее.
Времени оставалось так мало! Как успеть извлечь капсулу из камеры и подготовить к экстренному, решающему полету? Такого еще никогда не делали, все шансы были против, даже самые радужные оптимисты среди персонала ангара "С" бурчали, что полет сорвется.
Техники и инженеры зашвырнули подальше инструкции, предписывавшие медленный и размеренный ритуал исчерпывающей и тщательной проверки. Чтобы вырвать хоть один шанс на успех, чтобы человеку, который стремительно летит высоко в небе, человеку, который вот-вот промелькнет почти над их головами, осталась хоть какая-то надежда на спасение, они должны сделать невозможное. Они должны устранить в корабле все дефекты, переправить его на другую сторону мыса Кеннеди на Девятнадцатую пусковую установку, а затем - затем совершить еще более невозможное.
Корабль назывался "Джемини"-"Близнецы", по созвездию Близнецов (Кастор и Поллукс). Он мог - хотя в это почти не верилось - он мог дать возможность Ричарду Дж. Пруэтту прожить намного дольше того срока, какой тот сам определил для себя.
Шансы все же были... никто не мог этого отрицать.
Все, что они пытались для этого сделать, пожалуй, легче будет понять из разговора, который последовал за пронзительным телефонным звонком в ангаре "С".
– Говорит Кейт с пункта управления "Меркурия".