В плену орбиты
Шрифт:
Он поднял кверху палец, и Пруэтт задрал голову.
– Вот-вот, правильно, - ласково сказал Лайонз.
– Там, только там настоящая школа.
Потом они поехали на аэродром, где Пруэтт оставил свою машину. Он уже было захлопнул дверцу, когда Лайонз поманил его.
– Сколько тебе еще осталось до явки на службу? спросил он.
– Примерно шесть-семь недель, - ответил Пруэтт.
– Времени маловато, но можно попытаться кое-что сделать до твоего возвращения к этим железным уродам, на которых вы там летаете.
Лайонз задумался; Пруэтт молча ждал, что он скажет. Наконец Лайонз
– Приезжай-ка завтра утром,-сказал он.-Будь здесь в шесть... ровно.
Пруэтт не успел раскрыть рта, как машина Лайонза с ревом унеслась.
"Долгий же был сегодня день,- размышлял он по дороге домой.-"Кипяток" Пруэтт. Да, Лайонз яснее ясного дал понять, что я еще совсем молокосос. Черт побери, умеет же летать этот старик!"
На другое утро он был на аэродроме в половине шестого, Еще до приезда Лайонза Пруэтт вывел "Стирман" из ангара. Он промыл отстойник и тщательно осмотрел самолет. Когда Лайонз подошел к ангару, Пруэтт низко поклонился и произнес нараспев:
– Приветствую тебя, о Учитель! Твой ученик ожидает тебя.
Лайонз улыбнулся ему.
– На лету хватаешь, Кипяток. По крайней мере ведешь себя как надо.-Он посмотрел на "Стирман".- Все проверено?
– - Самолет готов.
– Хорошо. Зато я не готов.
– Он кинул Пруэтту связку ключей.-Открой кабинет и приготовь кофе. С этого надо начинать, если хочешь стать настоящим летчиком.
И он исчез в ангаре.
Шесть недель Лайонз муштровал Пруэтта. Он не давал ему спуску ни в чем, не принимал никаких отговорок, орал и ругался при малейшем нарушении приказов.
Он был беспощаден и умел своими стариковскими колкостями доводить Пруэтта до белого каления. А когда это случалось и Пруэтт начинал багроветь от ярости, он вытягивал шею и, заглядывая Пруэтту в глаза, говорил голосом, жестким, как наждачная бумага:
– Что с тобой, Кипяток? Обижаешься? Ну да, ты же великий летчик! Ты знаешь все на свете! Может,-фыркнув, добавлял он,-ты сам хочешь меня поучить? Попробуй, Кипяток, а?
И всякий раз Пруэтт вовремя умерял свой пыл и не доводил дело до перебранки. Он понимал, что это тоже элемент его закалки, как и все остальное. Лайонз подзуживал его при всяком удобном случае как на земле, так и в воздухе. Как-то после выполнения серии фигур он довел своего ученика до того, что тот чуть не задохнулся от ярости.
Лайонз тотчас передал ему управление самолетом.
– Ладно, Кипяток, раз уж ты сегодня такой зверь, посмотрим, как ты справишься...
Он с блеском и в невообразимом темпе выполнил несколько труднейших фигур и велел Пруэтту повторить их с абсолютной точностью. Пруэтт попытался, но потерпел неудачу - он весь горел от злости. Он сорвал гнев на самолете, и тот, конечно, шкандыбал, как грузовик по плохой дороге. Лайонз то и дело выражал свое отвращение-он хватал ручку и принимался с силой дергать ее взад и вперед, так что ручка Пруэтта бешено дубасила его по бедрам и коленям.
Наутро Пруэтт обнаружил, что ноги у него все в синяках и ссадинах. К удовольствию Лайонза, Пруэтт подошел к нему в кабинете и потребовал разговора начистоту. Он спросил своего наставника, намеренно ли тот изводит его, старается привести в ярость.
– С чего это ты взял?
– подозрительно ласково спросил Лайонз.
– Ас того, черт бы вас побрал, что вы всегда передастете мне ручку после нашей стычки и требуете, чтобы я выполнял все эти фигуры, хотя чертовски хорошо знаете, что хуже момента...- он внезапно смолк.- Понял я в чем дело,-закончил он спокойно.
– Что ты понял?
Пруэтт выглядел нашкодившим мальчишкой.
– Да, жало у вас отточенное.
– У меня?-удивился Лайонз.
– Да, да, у вас. У вас, старый озорник! Теперь я понимаю, как вы надо мной издевались все это время. Да вы просто из кожи вон лезли, только бы взбесить меня!
– И, как ты заметил...-Лайонз вогнал жало поглубже,- мне это совсем неплохо удавалось. Что же ты еще сегодня усвоил, Кипяток?
– Вы и сами прекрасно знаете, что я усвоил.
– Верно, Кипяток. Ты даешь волю гневу и уже себя не помнишь. Ты становишься просто ослом, забываешь, что ты умелый летчик. А самолет ты вел так, будто пинал собаку, которая пустила тебе струю на новые брюки. Если ты допустишь такое в бою, быть тебе покойником, Кипяток,-сказал он медленно, не повышая голоса.-Успокоишься навеки.
Пруэтт плюхнулся на стул и махнул рукой.
– Ладно, Эд,-смущенно вздохнул он,-урок я усвоил.
– Так и порешим, мистер Пруэтт, что некий мистер Кипяток изволил навсегда покинуть эту территорию. Лайонз протянул руку, и Пруэтт крепко пожал ее.
До отъезда Пруэтта оставалось три недели, и они не пропускали ни одного летного дня. Лайонз больше не подзуживал, они работали много и упорно. Пруэтт понимал, какой бесценный дар он получает от Лайонза. Тот учил Пруэтта лучшему из всего, чем владел сам. Немногим выпадала такая удача.
В отличие от многих летчиков Пруэтт не знал, что такое головокружение. Ему просто нравилось вертеться и кувыркаться, он любил все эти штопоры, бочки, развороты, пике. А Лайонз... Если он был груб и прежде, то теперь стал сущим зверем. Впрочем, Пруэтта теперь не обижали ни окрики, ни сквернословие. Лайонз выжимал из него все силы, и это уже само по себе было величайшим комплиментом, на который мог рассчитывать молодой летчик. Это могло означать только одно-Лайонз считал, что он способен бороться за совершенство, рваться к этой недосягаемой, но вечно желанной вершине. Да, способен,- но еще не достиг...
Как летчик-истребитель ВВС, Пруэтт был превосходно подготовлен к слепым полетам. Он летал вслепую умело и уверенно, следя по приборам за внешним миром, скрытым облаками и туманом. Ему был присущ особый талант: он умел почти бессознательно отключать свое восприятие внешнего мира, ограничивая себя той вселенной, которая замыкалась колпаком кабины и давала о себе знать светящимися циферблатами и стрелками. Еще в училище инструкторы не скрывали своего удивления перед этим искусством.
Но восхищались инструкторы, а не Лайонз. До отъезда Пруэтта Лайонз успел преподать ему еще один жестокий урок, который впоследствии сослужил ему неоценимую службу. Учебные самолеты и истребители ВВС, на которых летал Пруэтт, были оснащены большим числом приборов; надо было только раз научиться пользоваться ими, а там уже дело обстояло относительно просто.