В плену орбиты
Шрифт:
Резко подняв правую руку, он схватился за конец длинной матерчатой тесьмы. Плотно обхватив петлю затянутой в перчатку рукой, он рванул ее на себя. Послышался треск, словно рвалось полотно, и тесьма "Велкро" отделилась. Затем он взялся за край шторки, и она скользнула по направляющим металлическим стержням, открыв широкий плоский иллюминатор.
Наклонившись, он прильнул лицом к стеклу и увидел обнаженную Вселенную.
Перед его взором пылали миллиарды солнц. Он не открывал глаз восемь часов. Они привыкли к темноте. Теперь же, в двухстах километрах над поверхностью спящей планеты, намного выше плотной мантии загрязненной атмосферы, он с благоговением
Опытным взглядом он различал красные искорки, желтоватые мазки, синее и белое сияние и пылающие очаги бесцветных звездных костров. В нижнем левом углу иллюминатора сверкал особенно яркий шар. Но это была не звезда, а планета, отражавшая свет Солнца, того Солнца, которое ближе всех других к его планете, простиравшейся под ним, внизу. Этот яркий шар - Юпитер, планета-гигант из его солнечной системы. Он казался удивительно близким...
Человек расслабил мышцы, но тело его не шевельнулось, оно не откинулось назад, на спинку кресла, как это произошло бы еще несколько дней назад. Теперь он понял, почему удивлялся мягкости и удобству своей "постели". Что может быть мягче и удобнее подушки из воздуха?
Его тело не испытывало ни малейшего давления. Ничто не давило на кожу, не проверяло прочности сухожилий, силы мышц. Полный покой, недостижимый ка поверхности планеты, там, внизу. Невероятная, совершенно неописуемая расслабленность тела. Невесомость... Следствие падения с непостижимой скоростью вокруг родной планеты.
Человек парил в нескольких сантиметрах над своим креслом - сейчас он был доволен, что прячется в темноте кабины космического корабля, купающегося в звездном сиянии Вселенной. Он парил в невесомости, не ощущая собственного тела, легче легчайшей пушинки - и падал вокруг Земли, падал на восемь километров в каждую секунду.
Он рассеянно смотрел на небо, примечая ядерные костры космоса и думая о другом. Он увидел себя как бы со стороны - свое тело и колоколообразную капсулу, в которую его запечатали. Его тело слилось с капсулой, стало единой системой "человек - машина", пронизывающей безвоздушное пространство с огромной скоростью.
Он невесело усмехнулся при мысли, что преодолевает расстояние, равное ширине Соединенных Штатов Америки, за какие-то восемь минут. Цифры ничего не говорили, скорость для него не существовала - не было ощущения движения, не чувствовалось стремительности полета. Впрочем, нет, это неверно.
Скорость-ничто, потому что он ее не ощущал.
И вместе с тем скорость-это все, ибо она вынесла ему приговор. И стоило ему осмыслить это, как тотчас разум попытался оградить себя, воздвигнуть стену между собой и страшной действительностью.
Но перестать думать об этом было уже невозможно.
Ему вынесен смертный приговор. На это глаза не закроешь. Когда он впервые все осознал, когда малейшие сомнения в серьезности положения исчезли, он прогнал страх, змеей заползавший в сознание. Он прогнал страх, потому что уже ничего не мог сделать для своего спасения. Он испробовал все, но ничего не вышло. Следовательно, страшиться больше нечего. Обостренное ощущение опасности и способность мгновенно реагировать на нее, не раз спасавшие ему жизнь, теперь не нужны ему.
Теперь он испытывал только чувство тоски, а порой горькой обиды. Но не страха. Он был мужественным человеком, он понял это давным-давно, когда узнал, что нет такого человека, который бы не ведал страха в полете. Ни один летчик-испытатель, ни один военный летчик не отрывался от земли без чувства страха. Но мужество помогало подавлять страх, использовало его для обострения чувств и наделяло человека звериным проворством. Постепенно со страхом свыкаешься, принимаешь его как должное, ухитряешься превращать его в свое преимущество. Когда грозит гибель, в крови немедленно повышается содержание адреналина. Страх открывает клапаны, обостряет реакции, и тогда инстинкт и выучка управляют движениями человека, не дожидаясь, пока их подскажет разум.
А теперь все это не стоит ни черта. Раз уж ничего не поделаешь, надо... смириться. Он не герой. Он реалист.
Вот суток через двое он станет героем. Превратится в мученика, первую жертву космоса, первого космонавта, не вернувшегося на Землю, породившую его.
Будут речи. При этой мысли он не мог сдержать усмешки. Чиновники из НАСА разразятся десятками речей. Не отстанут и сенаторы с конгрессменами. По всей стране в сотнях клубов дамы будут хлюпать в платочки, редакторы газет превозносить его до небес, а друзья - зло чертыхаться... Спасибо что хоть ему самому не доведется выслушивать весь этот поток болтовни, который прорвется дня через два.
Приговор вынесен... Но чем? Оборвался проводник? Вышло из строя реле? Попала вода на клемму? Или случилось невероятное совпадение-сразу несколько мелких, незначительных повреждений? Мелких, незначительных по отдельности, но вместе гибельных? Он не знал, не знал, что отказало, он отдал бы все, чтобы знать...
Позади, всего в десяти-пятнадцати сантиметрах от спины, отделенный толстой стенкой теплоизоляции и щитом из стекловолокна, находился обтекаемый кожух с тремя выступами. Там были тормозные двигатели с твердым ракетным топливом его обратный билет из космического путешествия. Три металлические скобы плотно прижимали тормозной кожух к округлой поверхности теплозащитного экрана. От батарей через переключатели, контакты и реле шла сеть проводов. За приборной доской, всего в полуметре от его лица, находились тумблеры включения. Были и автоматические пусковые рубильники, приводимые в действие реле времени. Был и аварийный ручной включатель дублирующей системы зажигания. Была и другая дублирующая цепь зажигания, управляемая по радио с далекой Земли.
В этом кожухе, прикрепленном к основанию капсулы "Меркурий", размещалось три небольших ракетных двигателя размером не больше баскетбольного мяча. В каждом из них было точно по двадцати одному килограмму твердого топлива. Он знал-перед установкой на капсулу каждый двигатель испытывали и проверяли сотни раз. Каждый просвечивали рентгеном, исследовали на вибростенде, сбрасывали с высоты, проверяли на влажность, опрыскивали соляным раствором, подвергали искусственному старению и десяткам других испытаний. Двигатели не могли подвести.
Эти двигатели нужны были только для того, чтобы чуть-чуть уменьшить огромную скорость движения капсулы по орбите. Всего десять секунд должен работать каждый из них, развивая тормозную тягу в четыреста пятьдесят килограммов. Полторы тысячи килограммов бушующего огня должны были уменьшить скорость примерно на пятьсот километров в час. Не так уж много, всего одна пятая скорости реактивных самолетов, на которых он летал столько лет, но вполне достаточно, чтобы начать плавное снижение в это толстое, пыльное, изумительное покрывало из воздуха, облекавшее поверхность Земли.