В плену пертурбаций
Шрифт:
– Ну и что? – пробурчал Мадж, показывая волшебнику на свой жилет. – Как я теперь разглажу эти складки?
– Я спасал твою жизнь, а не одежду, водяная крыса, – отрезал Клотагорб. – Смотри лучше не на себя, а под ноги.
– Как скажете, ваше чудомудрие, – отозвался выдр, который, подобно всем прочим, вымок буквально до нитки. – Надеюсь, мы не встретим никого из моих знакомых.
– Можешь не беспокоиться, друг. – Коала положил лапу на панцирь чародея. – Ты как, старик?
– Меня тревожит несерьезность, пустяковость угроз. Они не представляют собой опасности, тогда как руны предвещали иное.
– Я же говорил, толкование далеко не всегда получается достоверным.
Сдается мне, на сей раз я не промахнулся,
– Сэр, вы зря изводите себя, – вставил Джон-Том. – И потом, на мой взгляд, на свете немного найдется тех, для кого обвалы и потопы «не представляют собой опасности». Наш противник, должно быть, просто не понимает, с кем имеет дело.
– Возможно, ты прав, мой мальчик. С другой стороны, не исключена вероятность того, что он пытается заманить нас в ловушку. Безумцы могут действовать весьма хитроумными способами. Впрочем, пока колдовство, которому мы противостоим, вовсе не столь могущественно, как я воображал. Если так пойдет и дальше, мы, безусловно, достигнем цели.
– Мне что-то не верится, чтобы Колин ошибся в своем толковании.
– Мне тоже, – заявил коала. – Но скажу честно: я ничего не имею против того, чтобы ошибиться.
– Хозяин! – раздался над головами путников крик летавшего на разведку Сорбла. – Друзья! Там, впереди! Проход кончается! Мы почти пришли! – Филин coвepшил разворот, взмахнул крыльями и снова устремился туда, откуда только что прилетел. Остальные поспешили за ним. Какое-то время спустя они обнаружили, что впервые за много недель дорога ведет не вверх, а вниз.
Глава 12
Внизу, как бы стиснутая с обеих сторон величественными пиками, располагалась чудесная маленькая долина на дне которой лежало вытянутое в длину голубое озеро По берегам озера росли вечнозеленые деревья и кустарники, причем лишь некоторые из них были выше дюжины футов; большинство же составляли приземистые чахлые деревца – молчаливые свидетели частенько врывающихся в долину ураганных ветров.
На противоположном склоне – каменистом, почти начисто лишенном какой-либо растительности – возвышалась грозная стена.
– Крепость нашего врага, – объявила Дормас. – Иначе и быть не может.
– Крепость? – презрительно хмыкнул Мадж.
Присмотревшись повнимательнее, Джон-Том вынужден был признать, что первое впечатление оказалось обманчивым. При ближайшем рассмотрении стена вовсе не казалась грозной. Она была сложена из больших камней, между которыми только местами виднелся слой глины. Крыша сооружения, которое пряталось за стеной, была соломенной, а вовсе не черепичной или хотя бы крытой дранкой. Что касается самой стены, она явно требовала ремонта, точно так же, как дорожка, сбегавшая к озеру, – ее не потрудились даже вымостить плитами.
– То, что мы видим, существует сравнительно недавно, – заметил Клотагорб и двинулся вниз.
– С чего вы взяли, сэр? – изумился Джон-Том. – Тут же все разваливается на глазах.
– Мой мальчик, степень разрушений доказывает не столько возраст, сколько пренебрежение основополагающими принципами архитектуры. Эта постройка неудачно задумана и столь же неудачно воплощена в жизнь. Она напоминает мне те нападения, каким мы подвергались в проходе. Я все больше склоняюсь к мысли, что нам противостоит не могущественный колдун, а тот, кому до сих пор просто-напросто безумно везло.
Разумеется, отсюда не следует, что мы можем ослабить бдительность; несмотря на свое безумие, враг способен использовать энергию пертурбатора и нанести смертельный удар. Не забывай о рунах.
– Я помню, сэр.
Установилась тишина. Каждый из путешественников целиком ушел в свои собственные размышления. Однако вскоре Клотагорб прибавил шагу и догнал шедшего впереди Джон-Тома. Юноша вопросительно посмотрел на чародея.
– Что такое, сэр?
– Видишь ли, мой мальчик, – отозвался волшебник после недолгой паузы и запрокинул голову, чтобы взглянуть человеку в глаза, – я уверен, что мы столкнулись с проблемой, разрешить которую под силу лишь нескольким разумным существам, но ничуть не уверен в исходе.
– Колин тоже сомневается.
– Вот именно. Поэтому я хотел бы обговорить заранее некоторые моменты.
– Что-то я не пойму, сэр.
– Сейчас поймешь. Мой мальчик, временами я бывал с тобой резковат, обращался примерно так же, как с Сорблом. Тебе могло показаться – по тону, если не по смыслу слов, – что я забочусь вовсе не о твоем благополучии, а только о том, как лучше использовать таланты, которыми ты, бесспорно, обладаешь. В таком случае знай, что ты ошибаешься. Я полюбил тебя, мой мальчик. Помни об этом, если со мной что-нибудь случится.
У Джон-Тома перехватило дыхание. Признание Клотагорба настолько поразило юношу, что он как будто онемел от изумления.
– Ты попал в наш мир совершенно случайно, – продолжал чародей, – отнюдь не по своей воле. Твое появление в ответ на мой отчаянный призыв о помощи было воспринято мной не совсем так, как ты вправе был ожидать. Я страшно огорчился и слегка рассердился.
– Я помню, – пробормотал Джон-Том.
– Однако судьба имеет обыкновение уравновешивать чаши весов. Мне даже кажется, что твой приход определенно склонил их в мою сторону. Я не побоюсь утверждать, что события развивались до сих пор в неожиданном и весьма благоприятном для всех нас направлении. К сожалению, у меня такое впечатление, что я был не слишком гостеприимен. – Волшебник жестом отмел слабые возражения Джон-Тома. – Подожди, дай мне закончить. Я не привык раскаиваться в содеянном, так что если ты меня перебьешь, возможность скорее всего окажется упущенной. Постарайся осознать, что профессия чародея подразумевает одиночество. Те, кто занимается магией, как правило, все время трудятся; им недосуг следить за собственным поведением или налаживать нарушенные взаимоотношения. Поскольку же я – величайший волшебник на свете, мне приходится выносить тяжелейшее бремя обязанностей. Я волоку его на себе уже больше ста лет, а потому забываю порой, что жизнь заставляет меня общаться с простыми смертными, которые гораздо менее моего сведущи в тайнах нашего ремесла. Может быть, мое нетерпение воспринималось со стороны как грубость. Я хочу сказать – прости мое косноязычие, слова даются мне нелегко, – что за прошлый год ты достиг значительных успехов. Ты научился сносить мои капризы, жаловался не чаще, чем у тебя появлялась на то причина, и выполнял практически все, о чем бы я ни попросил. Мой мальчик, мне крайне важно, чтобы ты узнал мои истинные чувства. Признаться, горько думать, что один из нас – или оба – может уйти в иную плоскость бытия, затаив на другого злобу. Ты подарил мне надежду и стал для меня отрадой на склоне лет.
Прежде чем Джон-Том успел сообразить, что ответить, чародей отстал от него и принялся поджидать Дормас, замыкающую шествие. Впрочем, не поступи он так, у юноши все равно не нашлось бы подходящих слов. Да и что Джон-Том мог сказать? В своем монологе Клотагорб, впервые на памяти человека, выказал всю глубину дружеских чувств, которые испытывал к юноше. Нет, это было скорее похоже на признание в любви.
Джон-Тому подумалось вдруг, что, проживи он хоть тысячу лет, ему вряд ли доведется услышать снова что-либо подобное. Внезапно его осенило: ответ, который, по размышлении, напрашивался как бы сам собой, только смутил бы Клотагорба, а может, даже и рассердил. Поэтому Джон-Том проглотил фразу, что готова была сорваться у него с языка, и, по-прежнему ощущая внутри приятное тепло, разлившееся по телу сразу после исповеди чародея, вернулся мыслями к действительности.