В плену страстей. Женщины в истории Рима
Шрифт:
После Поппеи Нерон женился на Статилии Мессалине: «чтобы получить ее в жены, он убил ее мужа Аттика Вестина, когда тот был консулом» (Светоний). Но женами Нерон не ограничивался, свидетельства чему есть у Светония.
«Мало того что жил он и со свободными мальчиками и с замужними женщинами: он изнасиловал даже весталку Рубрию. С вольноотпущенницей Актой он чуть было не вступил в законный брак, подкупив несколько сенаторов консульского звания поклясться, будто она из царского рода. Мальчика Спора он сделал евнухом и даже пытался сделать женщиной: он справил с ним свадьбу со всеми обрядами, с приданым и с факелами, с великой пышностью
А собственное тело он столько раз отдавал на разврат, что едва ли хоть один его член остался неоскверненным. В довершение он придумал новую потеху: в звериной шкуре он выскакивал из клетки, набрасывался на привязанных к столбам голых мужчин и женщин и, насытив дикую похоть, отдавался вольноотпущеннику Дорифору: за этого Дорифора он вышел замуж, как за него — Спор, крича и вопя, как насилуемая девушка».
Сексуальные фантазии Нерона были детскими шалостями в сравнении с его основным увлечением: больше всего на свете он любил убивать. Безумец уничтожил всех своих родственников, опасаясь соперничества за трон. Светоний сообщает: «Вольноотпущенников, богатых и дряхлых, которые были когда-то помощниками и советниками при его усыновлении и воцарении, он извел отравою, поданной в пище или в питье.
С неменьшей свирепостью расправлялся он и с людьми чужими и посторонними».
Пресытившись одиночными смертями, Нерон придумал коллективное бедствие для Рима, «самое страшное и беспощадное изо всех, какие довелось претерпеть этому городу от неистовства пламени» (Тацит). «Словно ему претили безобразные старые дома и узкие кривые переулки, он поджег Рим настолько открыто, что многие консуляры ловили у себя во дворах его слуг с факелами и паклей, но не осмеливались их трогать» (Светоний).
«Шесть дней и семь ночей, — рассказывает Светоний, — свирепствовало бедствие, а народ искал убежища в каменных памятниках и склепах. Кроме бесчисленных жилых построек, горели дома древних полководцев, еще украшенные вражеской добычей, горели храмы богов, возведенные и освященные в годы царей, а потом — пунических и галльских войн, горело все достойное и памятное, что сохранилось от древних времен. На этот пожар он смотрел с Меценатовой башни, наслаждаясь, по его словам, великолепным пламенем, и в театральном одеянии пел „Крушение Трои“».
Пожар 64 года уничтожил большую часть города. «Из четырнадцати концов, на которые делится Рим, четыре остались нетронутыми, три были разрушены до основания; в прочих семи сохранились лишь ничтожные остатки обвалившихся и полусожженных строений», — констатирует Тацит.
Как и подозревали, пожар был нужен Нерону, чтобы освободить территорию для строительства нового города, который должен был прославить имя императора.
Осуждение звучит в словах Тацита.
«Используя постигшее родину несчастье, Нерон построил себе дворец, вызывавший всеобщее изумление не столько обилием пошедших на его отделку драгоценных камней и золота — в этом не было ничего необычного, так как роскошь ввела их в широкое употребление, — сколько лугами, прудами, разбросанными, словно в сельском уединении, тут лесами, там пустошами, с которых открывались далекие виды, что было выполнено под наблюдением и по планам Севера и Целера, наделенных изобретательностью и смелостью в попытках посредством искусства добиться того, в чем отказала природа, и в расточении казны принцепса».
Грандиозные проекты Нерона требовали много денег, а «между тем денежные поборы опустошили Италию, разорили провинции… Добыча была взята и с богов, ибо храмы в Риме были ограблены и у них отобрали золото, которое во все времена жертвовал им римский народ, празднуя триумфы, и по обету, в дни благоденствия и в страхе перед опасностями» (Тацит). В Греции и Азии из храмов изымались не только дары, но и статуи богов.
Тем временем по империи настойчиво ползут слухи, что именно Нерон приказал сжечь Рим; вот тут испугался принцепс, не имевший страха перед бессмертными богами. Необходимо было срочно найти виновных: ими Нерон объявил людей, поклонявшихся новому богу.
Тацит первый среди латинских авторов упоминает о христианах, причем его отношение к новой религии ярко негативное, и лишь зверства Нерона вызывают сочувствие Тацита к исповедовавшим ее людям.
«И вот Нерон, чтобы побороть слухи, приискал виноватых и предал изощреннейшим казням тех, кто своими мерзостями навлек на себя всеобщую ненависть, и кого толпа называла христианами, — пишет язычник Тацит. — Христа, от имени которого происходит это название, казнил при Тиберии прокуратор Понтий Пилат; подавленное на время это зловредное суеверие стало вновь прорываться наружу, и не только в Иудее, откуда пошла эта пагуба, но и в Риме, куда отовсюду стекается все наиболее гнусное и постыдное и где оно находит приверженцев.
Итак, сначала были схвачены те, кто открыто признавал себя принадлежащими к этой секте, а затем по их указаниям и великое множество прочих, изобличенных не столько в злодейском поджоге, сколько в ненависти к роду людскому. Их умерщвление сопровождалось издевательствами, ибо их облачали в шкуры диких зверей, дабы они были растерзаны собаками, распинали на крестах, или обреченных на смерть в огне поджигали с наступлением темноты ради ночного освещения. Для этого зрелища Нерон предоставил свои сады… И, хотя на христианах лежала вина и они заслужили самой суровой кары, все же эти жестокости пробуждали сострадание к ним, ибо казалось, что их истребляют не в видах общественной пользы, а вследствие кровожадности одного Нерона».
Гонения на христиан подтверждаются церковным историком Евсевием Кесарийским (около 264 года — 340 год):
«Когда власть Нерона окрепла, он устремился к делам нечестивым и восстал на веру в Бога Вседержителя. Писать о всех мерзостях, на которые он был способен, не наша задача, да и многие оставили очень подробные рассказы о нем; кому любопытно, может ознакомиться с грубостью и безумием этого нелепого человека, безрассудно погубившего тьму людей, не щадившего по своей кровожадности ни родных, ни друзей: он погубил мать, братьев и жену, словно злейших своих врагов, предав их различной смерти. Недоставало ему одного: стать первым императором — гонителем веры в Бога…
Итак, этот первый среди властителей богоборец горделиво поднял руку на апостолов. Рассказывают, что Павел при нем был обезглавлен в самом Риме, а Петр распят…»
Нерон вошел во вкус убийств и не собирался останавливаться на достигнутом. После раскрытия заговора Пизона он «казнил уже без меры и разбора кого угодно и за что угодно». В планах этого чудовища было уничтожение всего сенаторского сословия. И тогда римляне перестали давать себя убивать; они устали от этого монстра, извергающего потоки крови, едва коснувшись взглядом или мыслью живого существа.