В плену страстей. Женщины в истории Рима
Шрифт:
Элий Спартиан объясняет, каким образом сирийская девушка стала римской императрицей: «Потеряв свою первую жену и пожелав взять вторую, он внимательно исследовал гороскоп невест, будучи сам очень опытным в астрологии. Узнав о том, что в Сирии есть некая девушка, в гороскопе которой значится, что она соединится с царем, он посватался к ней, то есть к Юлии, и благодаря содействию друзей получил ее; в скором времени он стал от нее отцом».
Север постоянно обращался к помощи предсказателей и халдеев; часто выход из сложнейших жизненных ситуаций ему подсказывали пророческие сны либо какие-то знамения. Общение с потусторонними силами однажды чуть не сгубило Септимия Севера. Будучи
Выходец из Африки, незнатного рода, Септимий Север всегда мечтал об императорском титуле и был достоин его если не происхождением, то умом и талантами. Опираясь на предсказания астрологов и иллирийские легионы, он повел жестокую борьбу за Рим.
Септимий Север стал четвертым претендентом на императорство; в Риме сидел Юлиан, на Востоке легионеры провозгласили императором Песценния Нигера, в Галлии правил Клодий Альбин. Север блестяще справился со всеми тремя конкурентами, использовав для победы знаменитое римское правило: «Разделяй и властвуй». Геродиан восхищается победителем трех императоров: «Все в нем вызывало удивление, больше всего — присутствие ума, стойкость в трудах, смелость в дерзновениях».
О семейной жизни Септимия Севера и Юлии Домны известно очень немного — большая часть жизни императора прошла в войнах. «Однако у себя дома он был менее осмотрительным и удержал при себе свою жену Юлию, прославившуюся своими любовными похождениями и виновную в участии в заговоре», — сообщает Спартиан.
Сведения Спартиана весьма сомнительны. Во-первых, античные авторы не приводят конкретных случаев измен, тогда как в описаниях развратных императриц они изобилуют подробностями. Во-вторых, подобное не могло ускользнуть от всевидящего ока императора, а Север никогда никому ничего не прощал. Он не терпел ни малейшего неповиновения, жестоко и беспощадно подавлял всякое недовольство и даже намеки на него. «Он убил многих по действительной или мнимой вине, — уверяет Спартиан. — Многие были осуждены за то, что подшучивали, другие за то, что молчали, иные за то, что не раз выражались иносказательно…»
Особенно жестоким Север был с теми, кто участвовал в заговорах либо сражался на стороне мятежных императоров. Во время одной из битв с войском Нигера, по словам Геродиана, «столько было убитых, что волны текущих по равнине рек несли в море больше крови, чем воды». Не менее сурово Септимий Север разобрался и с галльским императором Альбином, с которым был заключен союз, пока длилась схватка с Нигером (и об этом — у Спартиана).
«Он приказал разрезать и разбросать трупы сенаторов, павших на войне. Затем, когда было принесено тело Альбина, он велел отрубить у полумертвого голову и отправить ее в Рим вместе с письмом… Оставшуюся часть его трупа Север велел положить перед его собственным домом, чтобы она долго там лежала. Кроме того, сидя верхом на коне, он направил его на труп Альбина, и, когда конь испугался, он его так подстегнул, что тот, хотя был без узды, стал смело топтать труп».
Уничтожались не только политические противники, но и их жены, дети, друзья и просто знакомые.
У Септимия Севера и Юлии Домны родилось два сына и две дочери. Дочерей император выдал замуж «с хорошим приданым за Проба и Аэция», немедленно сделав обоих зятьев консулами.
С сыновьями было гораздо сложнее, как почти у каждого римского императора. Весьма справедливо замечание Спартиана по этому поводу: «Когда я подумаю о прошлом… мне становится совершенно ясным, что почти никто из великих мужей не оставил после себя ни одного прекрасного и полезного для государства сына. В сущности, эти мужи либо умирали бездетными, либо в большинстве случаев имели таких детей, что для человечества было бы лучше, если бы они умерли без потомства».
Север всегда мечтал, чтобы его сыновья явились достойными преемниками на императорском троне. Причем хотел видеть их там вместе: Антонина Каракаллу и Гету.
Вопрос преемственности власти очень волновал Септимия Севера, он даже обращался за советом к богам. И вот во сне явилось предсказание, что ему наследует Антонин. Император немедленно дал это имя старшему сыну. Затем «под давлением жены своей Юлии, которая знала о его сновидении», имя Антонина получил и Гета.
Однако богов и судьбу такой уловкой не обманешь. С самого детства оба Антонина были друг для друга врагами.
Геродиан рисует весьма нерадостную картину взаимоотношений подрастающих наследников.
«Братья ссорились между собой сначала из ребячьего самолюбия, из-за перепелиных боев и петушиных сражений или когда происходили драки между другими мальчиками. Их увлечения зрелищами или музыкой всегда приводили к ссорам; им никогда не нравилось что-нибудь одно, но все, приятное одному, другому было ненавистно. С обеих сторон их подзадоривали льстецы и слуги, угождая их детским прихотям и сталкивая братьев между собой. Север, узнав об этом, пытался их сблизить и вразумить».
После смерти Септимия Севера его жена Юлия Домна взяла на себя обязанность сохранять мир между братьями-императорами. Вместе с ними мать прибыла в Рим, вместе их приветствовал народ лавровыми ветвями. Но Каракалла и Гета, едва оказавшись в императорском дворце, разделили его на две части и наглухо заколотили все проходы. Они сходились лишь ненадолго — по государственной необходимости. Совместно воздав посмертные почести отцу, как пишет Геродиан, «сыновья вернулись во дворец и с этой поры стали враждовать в открытую и с ненавистью строить друг другу козни; каждый делал все, что мог, лишь бы как-нибудь освободиться от брата и получить в свои руки всю власть».
Империя, объединенная небывалыми жестокостями Септимия Севера, теперь рвалась на части его собственными сыновьями. Дворца, заколоченного перегородками, наследникам показалось мало.
Читаем о дальнейших событиях у Геродиана.
«Собрав друзей отца, в присутствии матери, они решили разделить империю так, что Антонин получал всю европейскую часть, а материк, лежащий напротив и называемый Азией, отходил к Гете». То была первая попытка разделить огромнейшее государство на две империи — Западную и Восточную.
Юлия понимала пагубность подобного раздела; из последних сил «она стремилась сохранить единство Рима и мир между сыновьями.
— Дети, вы изобрели способ поделить землю и море; Понтийский проток — говорите вы — разделяет материки; но как вы поделите мать? Что же мне, несчастной, разорваться? Тогда уж сначала убейте меня, и пусть каждый возьмет себе свою долю и у себя схоронит ее. Раз вы делите моря и сушу, поделите таким вот образом и меня.
Так она сказала, с плачем и стонами, и, обняв их обоих, притянула к себе, пытаясь хоть как-нибудь свести их. Глядя на это, все расчувствовались, собрание разошлось, а соглашение не состоялось. Оба ушли во дворец, каждый на свою половину».