В плену у ректора
Шрифт:
– Великий Магистр, – Эдиан еще пыталась быть вежливой. – Вы можете выкупить у моего дяди опекунство. Но я не буду учиться магии. Для меня слишком важно сохранить… мою женскую сущность.
– Красивые слова, девочка, – усмехнулся ректор. Он явно был очень доволен, даже как-то развеселился, хоть слово «веселье» совершенно не вязалось с его обликом и выражением лица. – Но мы-то с тобой знаем, что тебе нужно на самом деле. Послушай меня. Да, освоив магию, ты потеряешь способность зачинать и вынашивать детей. Значит, ты не сможешь вернуть себе свое семейное достояние этим путем.
Он усмехнулся, но было заметно, что по-прежнему очень доволен. Подошел к ней, снова взял за руку, перевернул ее и поглядел на тонкий разрез, поводил над ним большим пальцем. Крошечная ранка тут же почти полностью затянулась. И само ощущение от этого было… приятным. Странно приятным, словно ее коснулось необычное, волшебное ласковое тепло.
– А еще ты сможешь вот так. Сама. Наверняка, как многие юные идеалистки, ты мечтаешь исцелять, спасать жизнь и здоровье людей. Хочешь так? Разве рождение одного или пары-тройки детей не стоит многих десятков жизней, что ты можешь спасти, освоив магию целительства?
«Этот человек – дьявол ада», – подумала Эдиан. Он искушает ее. Искушает умело и правильно, заходя с разных сторон, нащупывая слабые места. И, к сожалению, Эдиан осознавала это – часть ее души устремляется за его словами.
Да, она не сможет родить, но сможет спасать жизни, исцелять. Она не сможет вернуть наследство через замужество и рождение ребенка, но сможет вернуть его другим путем…
Эдиан сжала зубы и усилием воли заставила себя… вспомнить о маме.
Мама никогда бы не захотела всего этого для своей дочери. Мама лелеяла бы ее до самого совершеннолетия, а потом Эдиан вышла бы замуж за приглянувшегося молодого аристократа, стала бы женой и матерью, чтобы продолжить два древних благородных рода…
Любящей женой и любящей ласковой матерью – такой, какой была ее собственная мать.
– Нет, я не хочу так. Простите, – сглотнув комок в горле, сказала она. – Я не буду.
– И тем не менее, я выкуплю тебя, – сказал Великий Магистр. В его взгляде, обращенном на ее почти плачущее лицо, не было и тени сочувствия.
Как она прежде могла заподозрить его в такой слабости? В такой человечности? Должно быть, он играл тогда, чтобы привлечь ее на свою сторону. Умный, расчетливый, бессердечный.
– И рано или поздно, ты начнешь делать то, что нужно, – добавил он. – Сейчас все приготовят. Можешь пока сесть в уголке, поплакать над своей великой участью. Пока мы с боровом подпишем бумаги.
А что еще было делать? Скрипеть зубами от злости, которой Эдиан изо всех сил вытесняла горе и чувство беспомощности, и отойти в сторону.
Все равно они решат без нее. Проклятые законы! Ну почему совершеннолетие только в двадцать два года? Если бы хоть в восемнадцать…
Тогда она могла бы отчислиться из пресловутой Академии и уехать. Вопрос, на какие деньги… Но Эдиан, выросшая в достатке, питала иллюзию, что найти средства можно всегда. И два месяца жизни в доме дядюшке, где ее даже кормили не лучшим образом, не сломали эту иллюзию.
Пришел незнакомый статный мужчина, главный юрист Академии, как догадалась Эдиан. Они с ректором вписали в подготовленную бумагу нужные имена. Грамс с удовлетворенным видом сообщил им дату рождения Эдиан и все остальное, что требовалось. Приложил копии документов на опекунство.
Когда Эдиан услышала сумму, которую Академия дает за право опекунства над ней, ей стало плохо. И до этого ее подташнивало от горя и пережитых страхов, а теперь еще и голова закружилась.
Двадцать пять тысяч золотых мариого. Фактически стоимость дядюшкиного личного имения. За такие деньги он действительно сможет приобрести еще один особняк с угодьями.
И этот боров еще вздумал торговаться, пытаясь поднять цену до двадцати семи тысяч! Безуспешно, впрочем. Хватило одного взгляда ректора Герберта, чтобы он заткнулся и опустил глаза, а потом принялся нижайше благодарить.
Эдиан сжала руку в кулак. Ощущать себя предметом купли-продажи было мерзко. Даже не столько унизительно, сколько противно. Отвратительно до тошноты. Ей казалось, что ее вот-вот вырвет от всей этой невыносимой ситуации.
Она пыталась отрешиться. Думать о родителях, вспоминать свое вполне счастливое детство и юность, ласковые руки мамы, строгий, но любящий взгляд отца. Смех подружек, игры на речке, юного виконта Георси, что приезжал на лошади в их особняк, дарил ей цветы, говорил комплименты… Вот, может, он и стал бы ее женихом, подумалось Эдиан. Он ей даже нравился…
От мысли, что все это осталось в прошлом, за темной стеной, которая встала в ее судьбе после гибели отца, было невыносимо горько. Чтобы сдержать слезы, Эдиан со всей силы впилась ногтями в ладонь.
Прозвучал голос юриста, зачитывавшего договор:
– Я, Грамс Таури из древнего рода Таури, передаю право опекунства над моей племянницей Эдиан Таури, дочерью графа Морнгейм, Академии магии и знахарства в лице ее ректора мессера Герберта Беркайда. С этого момента Академия в лице ее главы вправе определять судьбу и жизнь моей племянницы до достижения ею совершеннолетия, то есть возраста двадцати двух лет…
Вот и все, подумалось Эдиан. Дальше голос юриста доносился словно издалека. Она не разбирала слов. В голове стучала одна мысль: она теперь в руках этого жестокого ректора. Человека гордого, непримиримого и бескомпромиссного. И один Бог знает, как именно он поступит с ней. Что сделает, чтобы она согласилась заниматься магией.
– Нижайше благодарю, мессер ректор, – начал кланяться Грамс, отступая к двери, когда сделка была завершена. – Уверен, я передаю мою родную кровь в хорошие руки. В лучшие, что есть в нашей стране…