В погоне за бурным сексом
Шрифт:
— А потом что же — снова поменяли свое мнение?
— Да как же тут не поменяешь, если на следующую ночь все повторилось?! — взвился художник.
Чувствовалось, что тема его здорово волнует. Еще бы не волновала, коли посторонний призрак по квартире шастает. А он когда вселялся сюда, ни о чем таком потустороннем и думать не думал.
— Что повторилось?
— А то самое! Бабуля Машкина снова появилась. И давай мне пальцем грозить!
— За что?
— А зачем, мол, вражину в дом пустил?
— Вражину?
— Да.
— М-м-м. Это она про Диму?
Но художник внезапно озверел.
— А мне плевать! Хоть про кого! Нечего этой старушенции сюда таскаться и беду на меня кликать. Я уже и священника знакомого позвал. Он молитву прочитал, святой водой все углы окропил, а только лучше не стало. То есть бабка появляться перестала. Но ведь Одри — мой пес — не нашелся!
— М-м-м, — снова промычала Кира. — А с чего вы вообще взяли, что имели дело с призраком Машиной бабушки?
— А с кем же еще?
— Например, с призраком другой старушки. Вы же лично не были знакомы с покойницей?
Но художник не дал сбить себя с толку.
— Во-первых, я не думаю, что посторонняя старуха стала бы шляться сюда. А во-вторых… Во-вторых, видел я фотографию Машиной бабки. Одно лицо! И одета, самое главное, так же. Прямая юбка и длинная, тоже прямая, кофта. Вязаная. Я еще рисунок запомнил, узор очень красивый. Мне как художнику подобные вещи всегда интересны. Ну, и черты лица.
— Как на фотографии?
Художник кивнул.
— Она это была. Точно! Только бледная очень!
— Естественно, она ведь призрак!
— Понимаю, не дурак.
— Скажите, а Маше вы про повторный визит ее бабушки не рассказывали?
— Я же сказал, что не дурак! Не хватало еще, чтобы они с Димой снова начали надо мной потешаться. Священника вызвал, и все. А теперь подумываю, как бы вообще съехать с этой проклятой квартирки.
Мужчина выглядел настолько расстроенным, что, казалось, того и гляди заплачет. Но он не заплакал, а неожиданно полез в шкаф и извлек оттуда пузатенькую бутылку коньяка.
— Будете?
— Я за рулем!
— А я днем не пью.
Художник вздохнул.
— Вот и я раньше не пил. Днем. А как на меня эти неприятности валом повалили, утешение в рюмочке ищу. Опять же — модели нет. Работа стоит. Выставка на носу. А просвета никакого.
Повторив словно молитву эти слова, он опрокинул в себя целый фужер коньяка. Подруги только крякнули, глядя на такое безобразие. Ясное дело, если целый день коньяком стресс снимать, то к ночи не только бабушка, но и дедушка вместе с ней появится. Но вслух они ничего не сказали.
— Значит, где искать Машу, вы не знаете?
— А чего ее искать? На трубку ей позвоните. Или на конюшне она. Больше негде.
— А у брата?
— У брата? — изумился художник. — Впервые слышу, чтобы у Маньки
— Вы и про ее бабушку никогда прежде не слышали.
— До того, как она вам являться стала!
— Ну и что?
— Бабушка уже давно умерла. Но брат, я так понимаю, у Маньки вполне живой?
— Мы так думаем. Надеемся.
— Ну вот, а она про него ни разу не заикнулась.
Эти слова внезапно навели Киру на еще одну мысль:
— А где вы вообще с Машей познакомились?
— Учились мы с ней, — поразил подруг ответ.
Их удивление можно было понять. Художник выглядел лет на десять старше Мани.
— В школе?
— В какой еще школе? В Мухе! В Мухинском художественном училище!
— На одном курсе?
— А что такого? Занятия у нас по вечерам были. Днем мы работали. А по вечерам учились. Только потом она учиться бросила. А жаль, у нее был талант. Не большой, но был.
— А почему бросила?
— Я специально ее не расспрашивал. Но по вскользь оброненным словам понял, что это как-то связано с наследством, которое она получила.
— А что за наследство?
— Сказал же вам — специально я ничего не узнавал. Не имею такой привычки совать нос в чужие дела.
В общем, художник мало чем помог подругам. С Маней он снова встретился случайно. Вернее, она сама к нему подошла, когда он стоял на Невском в надежде заполучить жирного фирмача на портретик. День был неудачный. А Маня оказалась для художника лучиком солнышка. Она мигом решила его жилищные проблемы, поселив его в квартире своих родителей.
— Сдавать она ее не хотела, чтобы чужие тут не шастали, — пояснил художник свалившееся на него счастье. — А я ей все-таки не чужой. Два года вместе отучились. Дружили даже. Мишка и Машка. Нас даже женихом и невестой кликали.
Но, несмотря на дружбу, ничего внятного о Мане он подругам не сказал. Милиции он тоже не видел. Так как вернулся с поисков своего Одри всего за несколько минут до подруг.
— Должно быть, мы с ментами просто разминулись, — сказала Кира, когда девушки вышли из квартиры, в которой продолжал заливать свое горе художник.
— Наверное.
— Но странно, неужели они пришли, увидели закрытую дверь и просто ушли?
— А что им еще было делать?
— По соседям пройтись. Поспрашивать, кто и когда из них видел в последний раз Машу. И все такое прочее.
Но «все такое прочее» пришлось делать самим подругам. Менты соседей Маши то ли не сочли важными свидетелями, то ли просто поленились и не захотели тратить время наугад. А вот подруги захотели. И уже во второй по счету квартире им улыбнулась удача.
Правда, в виде страшноватого беззубого оскала старушки, к тому же глуховатой. Об этом говорил старомодный слуховой аппарат, торчащий у нее из-за правого уха.