В погоне за любовью
Шрифт:
– Тебя что-то насмешило? – произнес он по-английски с итальянским акцентом, и Иден почувствовала, как у нее по спине побежали мурашки. Его низкий и чувственный голос был обволакивающим, словно горячий шоколад.
– Я просто вспоминала, как мы впервые встретились, – сухо ответила она. – Твой номер находился на втором этаже, и я вскарабкалась по водосточной трубе.
– Это был третий этаж, – поправил ее Рейф, – и я никогда не забуду выражения твоего лица, когда ты, испачканная и смущенная, лежала на полу.
Иден с трудом сдержала слезы.
– Я даже представить себе не могу, что
Рейфу было тогда двадцать восемь, и он находился в расцвете физических сил, что помогало ему год за годом одерживать победы в соревнованиях. Помимо этого, он обладал боевым духом, граничившим с одержимостью; безжалостная решимость побеждать сделала его кумиром тысяч людей. Жизнь Сантини вне гоночной трассы вызывала не меньший интерес. Его лицо почти каждую неделю украшало обложку какого-нибудь глянцевого журнала; издания платили бешеные деньги папарацци за информацию о его личной жизни. Рейф был преуспевающим, искушенным и просто неотразимым, и у Иден не было шансов устоять перед его обаянием.
– Я подумал, что ты красива. – При звуке его мягкого голоса у нее перехватило дыхание и она резко вскинула голову и уставилась на него. – Ты не была похожа на женщин, которых я встречал до этого, – продолжил Рейф. Разумеется, Иден отличалась от эффектных фотомоделей, чье присутствие на трибунах украшало соревнования. – Очень милая, застенчивая, однако крайне решительная. Ты рисковала жизнью только для того, чтобы сообщить мне, что не являешься моей фанаткой и жаждешь побеседовать лишь ради своего брата.
Иден улыбнулась, скрывая смущение.
– Саймон был твоим преданным поклонником, – согласилась она, – и я пообещала ему, что, даже если мне не удастся уговорить тебя навестить его в «Гринейкс», я попробую взять у тебя автограф.
Но наследника миллионов Сантини хорошо охраняли, и служащий в приемной холодно сказал ей, что синьор Сантини не станет ни с кем встречаться, особенно с младшим корреспондентом местной газеты. Правда, охрана Рейфа не знала, что за внешней хрупкостью Иден прячется железная воля.
– Но ты добилась своего, – заметил Рейф, и она кивнула, вспомнив, как удивился и обрадовался братишка, когда к нему в палату вошел его кумир. Рейф весь день общался с детьми и подростками, прикованными к инвалидной коляске. Саймон целую неделю только об этом и говорил и даже повесил на стены еще больше плакатов с портретами знаменитости. Иден обнаружила, что сама всякий раз украдкой разглядывает фотографии Рейфа.
Тогда ее брату было шестнадцать, и он половину своей жизни провел в инвалидной коляске после того, как упал с дерева и сломал позвоночник. Несмотря на то, что Саймон не мог ходить, он оставался очень общительным и жизнерадостным юношей, приносящим радость всем, кто находился рядом с ним. При воспоминании о нем у Иден на глаза навернулись слезы.
– Саймон все еще посещает реабилитационный центр? – спросил Рейф. – Я не видел его в «Гринейкс».
– Нет. Он умер от сердечной недостаточности через несколько месяцев после того, как мы… после того, как я…
– После того, как ты обманула меня, – закончил за нее Рейф. Горечь, прозвучавшая в его голосе, потрясла Иден. – Наверное, это было страшным ударом для всех, особенно для вашей матери. Я помню, как она заботилась о нем.
Иден кивнула.
– Смерть Саймона была одной из причин, по которым отец решил стать пастором миссионерской церкви в Африке. Он думал, что смена обстановки поможет им с матерью примириться с потерей сына. – Уставившись в пол, Иден боролась с потоком слез, который был готов хлынуть из глаз. Когда девушка наконец подняла глаза, то обнаружила, что Рейф с любопытством наблюдает за ней.
– Я знаю, как это тяжело, – тихо произнес он. – Я тоже потерял брата.
– Я очень расстроилась, когда узнала, что произошло с Джанни. Авария… Это, ужасно. Мне было больно за вас обоих.
– Так больно, что ты даже не удосужилась позвонить, – усмехнулся Рейф. На этот раз его глаза сверкали от злости. – Боже мой, Иден! Вы были так близки, а ты даже не послала ему открытки.
– Это неправда, – прошептала Иден. – Я приезжала в больницу. Я прилетела в Италию сразу же, как только узнала о случившемся.
Суровый взгляд Рейфа говорил о том, что он ей не верит.
– Ты лжешь. Во всех газетах писали, что травма, полученная Джанни, настолько серьезна, что он никогда не сможет ходить. Ты, как никто другой, должна была понять, через что ему предстояло пройти, поскольку пережила подобное вместе со своим братом. Но, услышав, что Джанни до конца дней останется парализованным, ты больше не захотела иметь с ним дела. – Его черные глаза по-прежнему смотрели на нее с презрением, а несправедливость обвинения причиняла ей боль.
– Я приезжала в больницу, – отчаянно повторила Иден, наклонившись вперед. – Там я встретила твоего отца, и он сказал… – Она внезапно замолчала, вспоминая неприятную встречу с Фабрицио Сантини, когда он ясно дал понять, что ее присутствие в больнице нежелательно. – Неважно, что он мне наговорил, – тихо проронила она. – Но ваш отец убедил меня в том, что ни Джанни, ни тем более ты мне не обрадуетесь.
– Отец не упоминал о твоем визите, – категоричным тоном отрезал Рейф. Иден сдалась.
– Не знаю, почему Фабрицио не сказал вам, хотя, полагаю, у него были на то свои причины.
– Что все это значит? – прорычал Рейф.
– То, что я не лгу! Я приезжала в больницу, чтобы поддержать вас с Джанни. Думала, ты захочешь со мной поговорить, – добавила она, вспомнив, как пресса называла Рейфа виновником аварии, в результате которой серьезно пострадал его брат.
– И ты действительно считаешь, что я стал бы разговаривать с тобой после сцены у бассейна? – с вызовом бросил Рейф. Его лицо было похоже на маску; на щеках выступили желваки. – Dio! Прежде всего, ты журналист! – Он произнес это таким тоном, словно она была убийцей, но, поскольку пресса бросала в его адрес ужасные обвинения, у него есть причина ненавидеть всех представителей этой профессии.