В погоне за мечтой

Льюис Сьюзен

После шумного обеда, состоявшего из фасоли с цыпленком и рисом, Мишель, как обычно, отправилась на урок португальского, в течение которого восьмилетние сорванцы обучали ее уличному жаргону с тем же тщанием, с которым Андреа готовила их к школе. Потом они вместе спустились во двор, где Флавио угощал всех тортом, а сестра Лидия рассказывала Марии о том, что в Англии, в Йоркшире, нашлись люди, которые только что «удочерили» ее. Мария пришла в восторг, в основном оттого, что Мишель и Каван – англичане, и потому Англия была для нее самым прекрасным местом на земле, тем самым местом, куда она отправится, когда ей исполнится шестнадцать.

Ближе к вечеру, облокотившись

на обшарпанный поручень балкона в номере Кавана на восьмом этаже отеля «Лем», Мишель продолжала думать о Марии. Девочка очень обрадовалась, что теперь у нее есть «родители», и хотя скорее всего ей не суждено было с ними встретиться, это не имело никакого значения. Они могли прислать ей «Уолкмен», спортивные туфли или украшения для прически – те же подарки, какие делали своим «приемышам» другие «родители». Если бы только люди знали, как мало нужно, чтобы полностью перевернуть жизнь ребенка! Но и Бразилии следовало измениться, обуздать самые жестокие в мире полицейские силы и поделиться своими несметными богатствами с теми, кто больше всего в них нуждался. И может быть, то, чем они с Томом и Каваном занимаются здесь, хотя бы чуть-чуть приблизит эти мечты к реальности.

Вздохнув, Мишель посмотрела вниз, на узкую суетливую улицу. Как правило, по вечерам она заезжала сюда по пути на свою виллу, радуясь возможности хотя бы на час отвлечься от детей и подкрепиться коктейлем из водки со льдом и лимонным соком. Время от времени она встречалась здесь с Томом Чамберсом, но чаще всего эти минуты безраздельно принадлежали ей и Кавану.

Сделав большой глоток, Мишель присмотрелась к бурлящей жизни улицы. Как всегда, желтые такси, гудя сигналами, лавировали между стойками торговцев, которые предлагали все, что угодно, – от громадных кусков говядины до дешевых футболок и платьев, пластиковых туфель и подгнивших фруктов. Движение не прекращалось ни на мгновение; улицу заполонили спешащие пешеходы, велосипедисты и дворняги, а из музыкальной лавки неподалеку отсюда доносились могучие звуки хэви метал. Потрескавшиеся обветшалые фасады многоквартирных башен смотрели друг на друга, огораживая тесное, наполненное неподвижным раскаленным воздухом пространство, а где-то вдалеке сквозь дрожащее марево виднелась величественная громада отеля «Атлантик», возвышавшегося над пляжем Копакабана.

– О чем ты думаешь? – спросил Каван. Он лежал на кровати, его наготу прикрывала темно-синяя простыня, потолочный вентилятор холодил его влажную, покрытую густым волосом грудь.

Мишель глубоко вздохнула и, что-то полусонно пробормотав, перевела взгляд на горы, которые в своем вечном великолепии вздымались в самом сердце огромного города.

– О многом, – ответила она.

– Наверное, о Майке? – недовольным тоном осведомился Каван.

Мишель посмотрела на него через плечо, и он зарделся. В ее широко поставленных зеленых глазах плясал смех, который поддразнивал Кавана, напоминая ему о его молодости. Мишель отвернулась, но перед его мысленным взором осталось видение ее восхитительного рта с узкими, безупречной формы губами; ее белоснежные зубы продолжали слепить Кавана, и он почувствовал, как черная ревность обжигает сердце. Он беспокойно зашевелился, стараясь унять тревогу. Как ни странно, в приюте в окружении детей либо на вилле у Мишель, играя с детьми Кары, они были намного ближе друг к другу, чем когда оставались наедине. Казалось, как только утихали детские голоса, на смену женщине, исполненной бескорыстной любви и верности долгу, приходила другая, замкнутая и недоступная.

– Так как же? – допытывался Каван, не в силах сдержаться.

Мишель

вздохнула, покинула балкон и подошла к дешевому пластмассовому комоду, в котором Каван держал свою одежду. Усевшись на него, она положила ногу на ногу и, держа бокал перед собой, сказала:

– Я всегда думаю о Майке. Сознаю я это или нет, он всегда в моем сердце. И ты об этом знаешь.

Каван ждал совсем другого ответа. Он отвернулся и вперил в стену раздраженный взгляд.

Немного погодя Мишель поднялась и вновь вышла на балкон.

– Я разговаривал с ним, – сказал ей Каван. – Вчера.

Мишель следила за оживленной игрой в кости, которую местные жители затеяли прямо на асфальте.

– Как у него дела? – спросила она.

Сердце Кавана болезненно сжалось, и он произнес, пропустив ее вопрос мимо ушей:

– Я хотел рассказать ему о нас с тобой.

Мишель повернулась, посмотрела на него, подошла к кровати и, усевшись на краешек, взяла Кавана за руку.

– Милый, – заговорила она, – нас с Майком связывают узы, которые ни он, ни я никогда не сможем разорвать, даже не будем пытаться. Ты знаешь об этом, зачем же изводить себя понапрасну?

– Затем, что я люблю тебя, – сердито отозвался Каван. – Я люблю тебя и хочу, чтобы ты прекратила.

Мишель поколебалась мгновение, потом спросила:

– Что именно? Прекратить любить Майка или бросить то, чем я здесь занимаюсь?

– То и другое.

Мишель улыбнулась, поднесла к губам руку Кавана и поцеловала ее.

– Я не могу сделать ни то ни другое, – сказала она. – Я могу только любить и тебя тоже. – Она отвела взгляд.

– Глядя на меня, ты, наверное, видишь Майка, – язвительно произнес Каван. – Не потому ли ты не хочешь смотреть мне в глаза?

Мишель рассмеялась.

– Я не могу не видеть Майка, когда смотрю на тебя, – ответила она, – но это не значит, что я не вижу тебя.

– А когда мы занимаемся любовью? С кем ты – с ним или со мной?

– Я слишком люблю тебя, чтобы представлять на твоем месте кого-нибудь другого. – Лицо Мишель посерьезнело. – Но ты брат Майка, ты любишь его не меньше меня, значит, он всегда будет с нами. Ты должен попросту смириться, как я смирилась с тем, что в один прекрасный день ты бросишь меня ради кого-нибудь помоложе.

– Никогда! – пылко воскликнул Каван.

Мишель улыбнулась, затем рассмеялась.

– Мне тридцать шесть лет, – напомнила она. – Я на четырнадцать лет старше тебя.

– И на три года старше Майка.

– Три – это далеко не четырнадцать, – сухо заметила Мишель. – Но я очень дорожу нашими отношениями, и хотя мне нравится воображать, что они продлятся еще некоторое время, не секрет, что…

– Прекрати! – вскричал Каван и, ухватив ее за запястье, притянул к себе. – Мы всегда будем вместе. Я не оставлю тебя, и даже если ты покинешь Бразилию и поедешь куда-нибудь еще, я отправлюсь за тобой. Я с самого начала говорил, что хочу разделить твои заботы. Я чувствую то же самое, что чувствуешь ты. Я тоже хочу помогать людям.

– Если так, зачем ты звонил Майку? – спросила Мишель.

Посмотрев в глаза Кавану, она увидела смятение, терзавшее его душу.

– Ты решил, что сможешь заставить меня бросить то, что я делаю, – прошептала она, коснувшись пальцами его щеки.

– Я боюсь за тебя, – признался Каван. – То, чем ты занимаешься в приюте, – это одно, а то, что вы задумали с Томом…

– Мне казалось, ты с нами, – заметила Мишель.

– Да, я с вами. Во всяком случае, с Томом. Я лишь подумал, что тебе не стоит вмешиваться. Это слишком опасно. Тебе есть что терять, и если бы Майк узнал…