В погоне за праздником
Шрифт:
– Мама, где вы, мать вашу? – вопит в трубку моя дочь, голос разносится по холлу забегаловки. Я оглядываюсь по сторонам, мне почти стыдно, что приходится слушать такое. Не знаю, от кого ей достался несдержанный язычок, точно не от меня.
– Синди, милая, давай обойдемся без подобных выражений. Твой отец и я в полном порядке. Мы всего лишь предприняли небольшую поездку
– Как вы могли? Мы же все обсудили, договорились, что никаких поездок, об этом речи быть не может.
Я слышу, как она пыхтит от возмущения. Напрасно она вот так узлом завязывается.
– Синди, пожалуйста, успокойся. Твой отец и я ни о чем с вами не договаривались. Это вы с Кевином и врачами вздумали решать за нас. А мы с папой решили, что все-таки поедем.
– Мама, ты нездорова!
– Нездоровье – понятие относительное, детка. Для меня это давно уже пройденный этап.
– Ты не можешь так поступать! – негодует она. – Ты не можешь просто взять и перестать ходить к врачам.
Я снова оглядываюсь по сторонам, убеждаюсь, что никто не подслушивает, и понижаю голос:
– Синтия, я больше не позволю им терзать меня.
– Они же пытаются сделать тебе лучше.
– Как? Приближая смерть? Лучше я прокачусь с твоим отцом.
– Черт побери, мама!
– Будьте добры не орать на меня, юная леди!
Повисает долгая пауза. Синди – мастерица пауз. Раньше она многозначительно умолкала, если ее доставали собственные дети, а теперь практикует этот же прием на мне и отце.
– Мама, – произносит она, чуть успокоившись. – Ты ведь понимаешь: папу в его состоянии нельзя пускать за руль.
– Твой отец и сейчас прекрасно водит. Я бы не поехала, если бы не доверяла ему.
– А вдруг вы попадете в аварию? Вдруг кто-нибудь пострадает из-за него?
Признаю, отчасти она права, но ведь я лучше знаю Джона.
– Никто не пострадает. Если на дорогу выпускают шестнадцатилетних, которые гоняют сломя голову, то твой отец, с его безупречным водительским опытом, нисколько не хуже.
– Господи, мама… – вздыхает она, голос дребезжит, она готова капитулировать. – Вы хоть где сейчас?
– Неважно. Мы остановились перекусить.
– Куда вы едете?
К чему, спрашивается, этот допрос? Возможно, и отвечать не стоило, но я все же говорю:
– Мы хотим попасть в Диснейленд.
– В Диснейленд? В Калифорнии? Ты издеваешься?
Похоже, моя дочь не утратила склонность обращать все в трагедию, которая была ей присуща в сопливом отрочестве.
– Нет, это вполне серьезно.
Пора класть трубку, думаю я. Почем знать? Может, полиция уже пытается проследить звонок, как в телесериалах.
– Господи, ушам своим не верю! Ты хотя бы взяла с собой мобильный, который мы вам купили?
– Не очень-то мне по душе эта штуковина, милая. Но на всякий случай я его взяла.
– Включи его, пожалуйста, – настойчиво просит она. – Чтобы я могла связаться с тобой.
– Нет, дорогая, не стоит. И не переживай так. Все будет хорошо – и с папой, и со мной. Это просто наш маленький отпуск.
– Мам…
– Лапонька, я тебя люблю.
Пора заканчивать
Мы едем дальше, и вскоре на меня грубо, врасплох, наваливается усталость. Хочу сказать Джону, что пора искать ночевку, но мы всего четыре часа в пути. Я стараюсь собраться с силами. После телефонного разговора с Синди я бы предпочла подальше отъехать от дома. Накануне я страшилась покидать дом – по вполне очевидным причинам, – но теперь, когда мы все-таки удрали, спешу удрать по-настоящему.
Джон поворачивается ко мне, глядит озабоченно:
– С тобой все в порядке?
– Да, все в порядке, Джон.
Один из тех моментов, когда он соображает, что я – близкий ему человек, но кто именно, толком не уверен.
– Джон, ты знаешь, кто я?
– Разумеется, знаю.
– Так кто же я?
– Ох, да ладно тебе.
Я кладу руку ему на локоть:
– Джон. Скажи мне, кто я.
Он таращится на дорогу, вид недовольный, встревоженный.
– Ты – моя жена.
– Очень хорошо. И как меня зовут?
– Господи боже! – Но он усиленно думает и наконец отвечает: – Элла, вот как.
– Правильно.
Он улыбается мне. Я перемещаю руку на его колено, слегка сжимаю.
– На дорогу смотри, – велю я.
Как много Джон помнит и что забыл, я в точности сказать не могу. Он почти всегда узнает меня, однако мы столько прожили вместе, что даже если его память постепенно отступает в прошлое, упуская настоящее, я и там тоже остаюсь с ним. Но вот вопрос: заблуждаются ли и глаза вместе с разумом? То есть если у Джона сейчас, например, 1973 год, выгляжу ли я так, как тогда? А если нет (это уж точно, выгляжу я совсем не так), откуда же он знает, что это я? Где тут логика?
На этом участке шоссе 66 – дублер автострады I-55. Слева от нас, параллельно хайвею, тянутся телефонные столбы, почерневшие от старости и выхлопов, увенчанные сине-зелеными стеклянными изоляторами – такие иногда встречаются в антикварных лавках. Иные столбы надломлены, расщеплены, грозят рухнуть, провода уже давно оборваны и висят, но кое-где провода уцелели, и мне чудится, что они соединяют наш трейлер с дорогой, как старинный трамвай, словно мы цепляемся за воздух.
По другую сторону – автострада и рельсы, они так и будут сопровождать нас почти на всем пути до Калифорнии. Между нашей дорогой и автострадой попадаются закрытые участки – должно быть, очень старого ответвления от 66-го, узкая розовая тропа, на глаз прикинуть – и один автомобиль не проедет. Природа здесь постепенно отвоевывает свое. По краям уже разрослась зелень и сужает дорогу, забивая ее, словно артерию. Через каждые шесть футов в трещинах между плитами проклюнулись сорняки. Еще несколько лет – и старое шоссе уже не разглядишь.