В погоне за рассветом
Шрифт:
Я повторил:
— «Старайся для себя, а польза будет для всех троих»? А что, разве вы с дядей Маттео собираетесь остаться в Китае на какое-то время?
— Разумеется. Мы торговцы-путешественники, но мы уже достаточно попутешествовали и теперь страстно желаем начать торговать. Мы уже обратились к министру финансов Ахмеду за необходимыми разрешениями. Надеемся, что он окажет нам покровительство, когда придется иметь дело с мусульманским Ortaq. Так что просто замечательно, что ты теперь станешь своим при дворе. Но вообще-то твой вопрос меня удивил: не думаешь же ты, Марко, что мы проделали весь этот путь только затем, чтобы сразу повернуть назад?
— Я полагал, что самым важным для вас делом было отвезти обратно в Венецию карты Шелкового пути и положить начало регулярной торговле между Западом и Востоком.
— Ну, что касается этого, мы с братом полагаем, что Торговый дом Поло должен первым насладиться преимуществами Шелкового пути, прежде чем открыть его для конкурентов. Ну и, разумеется, мы должны показать пример, чтобы западные купцы загорелись энтузиазмом. В общем, Марко, мы останемся здесь, пока не заработаем достаточного богатства и не отправим его домой. С таким богатством твоя mar`egna Фьорделиза сможет разжечь аппетиты венецианских купцов. И тогда-то мы наконец отправимся домой, где сможем с выгодой предложить свои карты нашим confratelli [182] из Венеции и Константинополя, передать им свой опыт и знания.
182
Собратья (ит.)
— Прекрасный план, отец. Но на его осуществление потребуется много времени — добиться богатства, начиная с малого? Ведь у вас с дядей Маттео нет капитала для торговли, кроме мешочков с мускусом и шафрана, да и того осталось совсем немного.
— Если верить венецианской легенде, самым богатым из всех купцов стал иудей Нашимбене, у которого первоначально не было ничего, кроме бездомного кота, которого он подобрал на улице. Легенда гласит, что предприимчивый иудей отправился в королевство, наводненное мышами, и, давая его жителям напрокат своего кота, заложил тем самым основу богатства.
— Может, здесь, в Китае, и много мышей, отец, но тут также немало и котов. И не последний среди них, думаю, мусульманский Ortaq. Из того, что я слышал, он, похоже, ненасытен.
— Спасибо, Марко. Как говорится, кто предупрежден, тот вооружен. Но мы начнем не с такой малости, как это сделал Нашимбене. Помимо мускуса у нас с Маттео есть капитал, который мы оставили здесь, в прошлый раз, вложив его в дело.
— О? Я не знал. И в какое же дело?
— Пожалуй, правильней будет сказать, что мы посадили свой капитал в землю. Видишь ли, отправляясь в прошлый раз в путешествие, мы тоже взяли с собой стебли крокуса. Хубилай сделал нам щедрый подарок — участок земли в провинции Хопей, где мягкий климат, — и еще снабдил некоторым количеством рабов и надсмотрщиков, которых мы научили правильно выращивать крокусы. И теперь у нас есть довольно обширная плантация крокусов плюс уже большой запас шафрана, спрессованного в брикеты или высушенного в виде сена. Этот товар все еще новинка на Востоке, причем мы единственные, кто его производит, — вот так!
Я в восхищении произнес:
— Да уж, вам с дядюшкой палец в рот не клади! Помоги, Боже, мусульманским котам, если они попытаются схватить венецианских мышей.
Отец улыбнулся и изрек другую поговорку:
— Пусть лучше тебе завидуют, чем утешают.
И тут наш разговор прервали.
— Bruto scherzo! [183] — раздался вопль из дальней комнаты. Затем мы услышали, как несколько человек беседуют на повышенных тонах. Громче остальных звучал голос дяди Маттео. Потом до нас донеслись и другие звуки: казалось, что там кидают и крушат мебель и другие вещи, — и все это под аккомпанемент выкрикиваемых дядюшкой проклятий на венецианском наречии, фарси, монгольском и каких-то других не известных мне языках: — Scarabazze! Badbu gassab! Karakurt!
183
Что за грубые шутки! (ит.)
Трое пожилых хань пулей вылетели из дверей смежной комнаты. Даже не кивнув ни мне, ни отцу, они продолжили свое поспешное бегство, словно спасали жизни, и выскочили из покоев. После их стремительного исчезновения из-за занавеса показался дядя Маттео, все еще изрыгавший ужасные богохульства. Его глаза сверкали, борода ощетинилась, как иглы дикобраза, а одежда была в беспорядке: очевидно, он толком не оделся после того, как лекари осматривали его.
— Маттео! — в тревоге воскликнул отец. — Черт возьми, что произошло?
Попеременно грозя кулаком и показывая фигу в том направлении куда только что скрылись лекари, дядюшка продолжал неистовствовав.
— Fottuti! Pedarat namard! Che ghe vegan la giandussa! Kalmuk, vakh!
Мы с отцом осторожно усадили его, говоря: «Маттео!», «Дядя!», «Ste tranquilo!» [184] и «Что, во имя Господа, случилось?»
Он прорычал:
— Я не желаю говорить об этом!
— Не желаешь говорить? — мягко спросил отец. — Да эхо твоих воплей уже докатилось до самого Шанду [185] .
184
Успокойся! (ит.)
185
Шанду — летняя резиденция Хубилай-хана, располагалась на юго-востоке Монголии.
— Merda! [186] — проворчал дядя и угрюмо начал приводить в порядок свои одежды.
Я предложил отцу:
— Давай я попробую догнать лекарей и спросить их?
— Не беспокойтесь! — рявкнул дядя Маттео. — Я тоже могу рассказать. — Он так и сделал, перемежая объяснения восклицаниями: — Вы помните заболевание, от которого я страдал? Dona Lucia! [187]
— Да, разумеется, — ответил отец. — Если не ошибаюсь, хаким назвал его kala-azar.
186
Дерьмо! (ит.)
187
Святая Лючия! (ит.)
— А ты помнишь, что хаким Мимдад назначил в качестве лекарства сурьму, которая должна была спасти мне жизнь при условии, что я лишусь мужественности? Так оно и случилось, клянусь sangue de Bacco! [188]
— Разумеется, — снова сказал отец. — И что, Маттео? Неужели лекари обнаружили, что тебе стало хуже?
— Хуже, Нико? Что может быть хуже? Нет. Треклятые докторишки только что сообщили мне медовыми голосами, что мне вообще не следовало принимать эту проклятую сурьму! Они говорят, что могли бы излечить kala-azar, просто давая мне милдью!
188
Кровь Бахуса (ит.).
— Милдью? А что это?
— Ну, вроде какая-то разновидность зеленой плесени, которая образуется в пустых закромах из-под проса. Это лекарство вернуло бы мне здоровье, говорят они, причем без ужасного побочного эффекта. Мои pendenti [189] никогда бы не сморщились! Не очень-то приятно услышать это сейчас? Милдью! Porco Dio!
— Да уж, такое не слишком-то приятно услышать.
— Ну скажи, какая была необходимость проклятым scataroni вообще говорить мне об этом? Теперь, когда уже слишком поздно? Mona merda! [190]
189
Яички (ит.).
190
Вот дерьмо! (ит.)