В погоне за счастьем

Кеннеди Дуглас

Эрик все-таки не упустил возможность созорничать, когда Джордж предоставил ему слово «от семьи невесты». Поднявшись из-за стола, он поднял бокал и сказал:

Лучше всех про domicile conjuga [32] высказался малыш француз Тулуз-Лотрек, который сказал, что «брак — это постная еда, которой предшевствует десерт». Я уверен, что это не случай Джорджа и Сары.

Я нашла его тост остроумным — хотя большинство гостей нервно закашлялись, когда Эрик сел на место. Потом мы с Джорджем разрезали торт. Позировали для фотографий. Торт подавали с кофе. Через десять минут мистер и миссис Грей встали из-за стола, красноречиво указывая на то, что банкет окончен. Мой свекор наспех

поцеловал меня в лоб, но не произнес ни слова на прощание. Миссис Грей светски расцеловала меня в щеки, не касаясь губами, сказала: «Ты держалась достойно, дорогая. Продолжай в том же мы с тобой очень хорошо поладим».

32

Совместное проживание супругов (фр.).

Потом подошел Эрик, обнял меня и прошептал: «Не позволяй этим гадам сломать тебя».

Он ушел. Банкетный зал быстро опустел. Прием начался в половине шестого вечера, а в восемь все было кончено. Нам ничего не оставалось, кроме как подняться наверх, в «апартаменты для молодоженов», которые Джордж снял на эту ночь.

Как только мы вошли в номер, Джордж скрылся в ванной и явился оттуда уже в пижаме. Я тоже зашла в ванную, сняла платье и надела халат. Когда я вернулась в комнату, Джордж лежал в постели. Я развязала халат и, голая, скользнула к нему в постель. Он крепко прижал меня к себе. Начал целовать мое лицо, шею, груди. Потом расстегнул ширинку пижамных брюк. Раскинув мои ноги, он пристроился сверху. Через минуту он издал негромкий стон и скатился с меня. Натянул пижамные брюки, поцеловал меня в затылок и пожелал «спокойной ночи».

Я не сразу поняла, что он заснул. Я посмотрела на часы на прикроватной тумбочке. гной тумбочке. Без двадцати девять. Без двадцати девять вечера субботы — первая брачная ночь, будь она неладна, — а мой муж уже спит?

Я закрыла глаза и тоже попыталась заснуть. Куда там! Я встала с постели и пошла в ванную, заперев за собой дверь. Включила кран, чтобы наполнить ванну. Пока хлестала вода, я позволила себе выплеснуть все, что накопилось во мне за этот день. Я заплакала.

Вскоре я уже не могла сдерживать рыданий, и они станови все громче, так что их уже не мог заглушить шум воды. Но никто не постучал в дверь ванной, и не было утешительных объятий, Джорджа, как и его ласковых слов о том, что все образуется.

Просто Джордж был из тех, кто очень крепко спит. И даже если его не разбудил Ниагарский водопад из открытых кранов, с чего бы ему вдруг расслышать схлипывания своей жены?

Постепенно мне удалось успокоиться. Я выключила воду. Поймала свое отражение в зеркале. Мои глаза были красными, свадебный макияж струился черными потеками. Я нырнула в ванну. Тщательно умылась. И долго лежала, уставившись в белую пустоту ванной комнаты. Думая: я совершила самую большую ошибку своей жизеи.

Слишком быстро. Слишком быстро. Все произошло слишком быстро. Мы поспешили заняться любовью. Поспешили с помолвкой. Я слишком быстро приняла его предложение. Он ели быстро заснул.

И вот теперь…

Теперь я в ловушке… хотя, конечно, сама себя туда загнала.

Медовый месяц тоже получился совсем не сладким. Отель в Провинстауне, который посоветовала миссис Грей, оказался старой гостиницей, которой управляла пожилая супрркеская чета, и расчитан он был в основном на престарелых постояльцев. Во всем угадывалась тщательно маскируемая бедность. Продавленный матрас кровати. Постельное белье с запахом плесени. Ванная в коридоре. Умывальник со сколами эмали, усеянный пятнами ржавчины. В межсезонье в городе практически не было работающихп ресторанов, так что мы были вынуждены питаться в гостинице, где в меню были сплошь отварные блюда. Из пяти дней, что мы там пробыли, дня три шли дожди, но нам все-таки удалось погулять по пляжу. А остальное время мы проводили

в комнате отдыха за чтением. Джордж пытался изображать радость. Я тоже. Мне даже удалось уговорить его заняться со мной любовью без пижамы. Но все равно секс занял не больше минуты. Я попросила его не скатываться с меня сразу и не притворяться спящим. Он извинялся. Долго и нудно. После этого крепко обнял меня и держал в объятиях. Но все равно быстро заснул — и я осталась в тисках его рук. В ту ночь я плохо спала. Впрочем, это можно было сказать обо всех ночах, что я провела в Провинстауне, и виной тому были и продавленная кровать, и отвратительная еда, и безрадостная атмосфера отеля, и, наконец, тот факт, что я начинала осознавать ущербность своего замужества.

Пять дней подошли к концу. Мы погрузились в автобус, которому предстояло пять часов тащиться по всему побережью Кейп-Код до Бстона. Там мы пересели на поезд южного направления. В Старый Гринвич мы прибыли незадолго до полуночи. В столь поздний час на станции не было ни одного такси, поэтому нам самим пришлось плестись с чемоданами до Парк-авеню. Когда мы подошли к дому, я могла думать лишь об одном: здесья умру.

Согласна, я, наверное, излишне драматизировала ситуацию. Но дом казался таким тусклым, таким убогим, таким чертовски унылым. В гостиной были свалены коробки и чемоданы, которые мы перевезли из своих нью-йоркских квартир. Я посмотрела на свои вещи и подумала: завтра я могла бы вызвать грузчиков и, пока Джордж на работе, вывезти все свое барахло и уехать следом.

Но куда мне было ехать?

В нашей спальне стояли две кровати, разделенные тумбочкой. Когда мы приезжали смотреть дом, Джордж сказал, что в первую очередь нужно будет убрать эту тумбочку и сдвинуть кровати. Но двенадцатичасовая дорога из Провинстауна нас так измотала, что мы просто рухнули каждый в свою постель и сразу уснули. Когда нвутро я проснулась, на тумбочке меня дожидалась записка:

Дорогая!

Уехал в город зарабатывать на хлеб. И поскольку ты так мирно спала, я решил, что на завтрак смогу сам пожарить себе яичницу. Вернусь поездом в 6:12.

Люблю и целую…

Уехал в город зарабатывать на хлеб. Что за юмор у этоге парня?

Весь день я провела за распаковкой багажа. Прогулялась на Саунд-Бич-авеню — центральной улице Старого Гринвича — и сдлала кое-какие покупки. Тогда, в 1947-м, этот уголок Коннектикута еще не стал спальным районом Манхэттена, и в Старом Грринвиче сохранялась атмосфера маленького городка. И как водится, продавцы магазинов быстро распознали во мне новосела и включали на полную мощь свое местечковое обаяние.

О, так вы та самая девушка, которая вышла замуж за сына старика Грея и теперь живет на Парк-авеню? — поинтересовалась продавщица из «Каффс», местного магазина канцтоваров и единственной в городе точки, где можно было купить «Нью-Йорк таймс».

Да, я — Сара Грей, — сказала я, запнувшись на своей новой фамилии.

Как замечательно, что вы теперь живете у нас. Надеюсь, вы будете счастливы здесь.

Да, у вас очень приветливый городок, — ответила я, надеясь, что это прозвучало искренне.

Приветливый, это точно. И идеальное место, чтобы растить детишек. — Она красноречиво посмотрела на мой живот, который еще не выдавал предательской выпуклости, и глуповато улыбнулась. — Если, конечно, вы планируете обзавестись детьми так скоро после свадьбы.

Кто знает, — тихо сказала я.

В каждом магазине на Саунд-Бич-авеню меня встречали одним и тем же вопросом: «Вы у нас новенькая?» Когда я объясняла, кто я, следовала многозначительная улыбка, сопровождаемая добржелатеьно-ехидной репликой вроде: «Слышали, у вас была потрясающая тихая свадьба».