В погоне за счастьем
Шрифт:
Две недели с Верховцевым мы были почти неразлучны. Почти. Исключая те моменты, когда он физически не мог присутствовать рядом. Или же те, когда не могла быть поблизости я.
Две недели. В эти дни, казалось, он постарался впихнуть целую жизнь. Наполнить её бесконечным совместным времяпрепровождением. Настолько явно разнящимся с тем, как мы жили с ним "до", будто разнообразия в нём не было вовсе. А ведь это не так… Просто… В эти дни Димка обходился без обоюдно трудных разговоров и психологического давления. Показывал. На деле. Весь спектр возможностей, эмоций и красок, от которых я самолично отказываюсь.
Несколько вечеров подряд мы провели на его новой работе: открытом на двоих с другом частном охранном агентстве.
Несколько дней мы провели на пригородной базе. Шастая с рюкзаками по берегу необъятного озера и прилегающим к нему окрестностям, столь непохожими на ставшую привычной столицу. Днём мы загорали на берегу или же прятались в тени склонов от палящего солнца. Вечером, в сгустившемся сумраке, я исполосовала свежевзрощенное поле колесами одолженного у кого-то автомобиля, который Верховцев, с усердием упершегося в стену барана, старался научить меня водить.
При этом он ни разу не заговаривал со мной грядущем. Даже после того, как случайно поймал на написании ответа в смс, пришедшем от Макса. Милом, дружеском сообщении, в котором я по привычке считывала намного большее… Назиданием мне было брошено в воздух тихое и абсолютно нейтральное:
— Ты обещала…
Правда. Я обещала. И, если для кого-то другого, так для меня самой, это обещание чего-то, да значило. Я обещала. Быть с ним "до". Возможно и "после".(Вот о после вообще думать не хотелось. Будто оно никогда не настанет..) Димка делал всё, чтобы это обещание не было в тягость. Нам обоим. Было трудно принять. Саму ситуацию в целом. В то же время находиться рядом с ним было просто. Привычно. И одновременно пугающе… Напоминая пытку, используемую в стенах Освенцима, при которой женщину, имеющую двоих однополых детей ставили перед выбором: которого из них убить, а которого оставить в живых. Спустя непродолжительное время мать сходила с ума. В подсознании что-то рушилось. Непоправимо. В невозможности совершить судьбоносный выбор. Если верить фактам: итогом приходился расстрел всех троих… В моем случае было проще. Бесспорно. У меня же не было детей просящих остановить свой выбор на одном из них… Передо мной было два парня. И каждый из них в эти минуты мне был по своему дорог. Опустим пошлость и разговоры о полигамии. Здесь её нет и в помине. Бред. Просто люди, приходящие в нашу жизнь, не являются случайными странниками. Каждый из них оставляет свой отпечаток. Влияет на нас. Так или иначе. Оставляет частичку себя. Меняет. Хотелось бы верить, что к лучшему…
С одной стороны мой грядущий отъезд (идеально сложившийся в сознании), подпирает ежедневно объясняющийся в любви Димка. Не кричащий об этом на публику. Не звонящий на каждом углу. Хотя, с него бы сталось. Это как раз в манере того Верховцева, что однажды на меня едва не наехал… Со второй… С другой стороны… Моё сердце. Моя печаль. Моя боль. Моя неизведанная радость. Мой…(как бы хотелось просто взять и бесстрашно озвучить это ему в глаза…) Макс. И во мне нет ни капли жалости к тому, что, возможно, в скором времени мне предстоит бросить всё; ступить в неизвестность; потерять раз и навсегда шанс вернуться к тому, что имею. Потому, что без него ничего не имею и вовсе. Не способна оценить по достоинству. Жизнь моя, не моя. И дворец —
Паспорт был получен на руки к концу первой недели. Сборы документов на получение визы и ожидание последующего вердикта заняло порядком больше времени.
Дни я делила с Димкой, а ночи… между ними двумя. (Как бы не похабно это звучало. Внутри меня тихо и мучительно умирала та хорошая девочка, которую старательно взращивал отец, щедро потчевал новыми комплексами из десятков высот, которых мне не всегда удавалось достигнуть). Первую половину ночи я делила с одним. Часть второй была с другим. Засиживаясь в обнимку с телефоном на прохладном, распахнутом настежь балконе. И только часть, до утра, я оставляла на себя. Не слушая причитаний Макса о том, что давно пора спать и жить в таком ритме попросту нельзя. Проваливалась в сон. Опустошающий мысли. Сон, не вмещающий в себя сновидений. Но излечивающий сердце и душу.
Прежняя Я пребывала бы в шоке от осознания замкнувшейся вокруг меня ситуации: жить и спать с одним, лелея в мыслях другого. Нет. Прежняя Я открестилась бы от подобного всеми правдами и неправдами. А нынешняя ничего так. Ходит, сидит, улыбается. Вызывая ощущение глубокого раздвоения личности. И к прискорбию, этот эмоциональный сдвиг скорее деградация, нежели положительный её рост.
– Анжелика, ты в своём уме? — доносится из трубки, вместо приветствия.
Голос мамы полон ярого негодования, заставляющего прикинуть в уме ни одну сотню проступков, которые за последние пару недель отсутствия личностного контакта я могла совершить.
— Привет, мам. Рада тебя слышать, — выдаю самое дурацкое из всего годящегося в подобие отвлекающего маневра или же средства защиты.
— Ты сама хоть понимаешь, что делаешь? — пресекает моё желание свести любую озвученную ею мысль к шутке. — Димочка себе места не находит, а ты..! Господи, дочь, ну откуда в тебе это упрямство? Забелин уже взрослый мужчина, а ты ведёшь себя как наивная дура! Неужели никак в толк не возьмёшь то, что ты ему не нужна? Никто не нужен, как показывает практика! Эгоист, каких поискать! Мать умоляла остаться, контракт хороший сулили, думаешь он послушал? Тот ещё тип у себя на уме! И с тобой поигрался и бросил, а ты, дура, страдаешь! До сих пор! Сколько времени прошло? Выбрала себе спутника, так держись за него! Именно он тебя поддерживает и снисходительно относится ко всем капризам! Вот же тоже головы на плечах не имеет! Но любому терпению приходит конец, дорогая! И моё, кстати, тоже не вечно! Сведешь раньше времени мать в могилу, так и не дав увидеть внуков!
И глупо противоречить в ответ. Оппонент установил четкий курс ведения неформальной беседы. Требует ответа. Навряд ли способного удовлетворить не в теории, а на практике.
— Если ещё и заявишь, что с радостью встретишь новость о моей беременности в столь юном возрасте, — активно выражаю интонацией ненавистный ею аспект, употребляя привычные для её лексикона слова, — Я ни в жизнь этому не поверю!
— Если дети рождены в законном браке, — язвительно парирует мама, — в этом нет ничего предрассудительного!
— Вы с Верховцевым этот пункт тоже уже обсудили? — не уступаю а напоре, теряясь на кого из двоих больше злюсь. Заявляя решительно: — Я поеду, мам! Мне необходимо его увидеть! Как же ты не можешь это понять?
— Анжелика! — взрывается гневно. — Не заставляй меня приезжать или рассказывать о твоём поведении отцу!
Тяжело вздыхаю, отстраняя телефон от уха с одной мыслью: " что это изменит?". Слыша в окончании её монолога душераздирающий крик:
— Если посмеешь уехать в чужую страну без разрешения — тотчас же подам заявление о пропаже! А не подействует и решишь там остаться, так напишу о том, что удерживает тебя там силой! Да привлеку твоего Забелина за совращение несовершеннолетней, подписав заявление парой свидетелей вашего давнего знакомства!