В погоне за Солнцем (другой перевод)
Шрифт:
Гиппарх (приблизительно 190–120 годы до н. э.) в Александрийской обсерватории. Слева от него армиллярная сфера, его изобретение, а сам он смотрит не через телескоп, а через трубу, которая определяет небесный сектор (SPL/Photo Researchers, Inc.)
Как признавал сам Аристарх, вокруг нас не было ничего, что позволяло бы предположить движение Земли. Если бы она двигалась, людей швыряло бы друг на друга, облака и птицы оставались бы позади, все предметы разбрасывались бы. Здравый смысл подсказывал, что эта теория неверна, и его поддерживала суеверная убежденность в том, что человек должен находиться в центре мироздания. Кроме того, существовали астрологические доктрины – а астрология еще удерживала сильные научные позиции, – которые также базировались на неподвижной центральной Земле. В общем и целом имелось весьма много причин для того, чтобы оставить Землю в центре космоса.
Так называемые
Поскольку организация религиозной группы подразумевает общую и твердую веру, всякая религия рано или поздно вступает в противоречие с тем переменным и неустойчивым течением светской мысли, который мы уверенно называем научным прогрессом. Конфликт в Афинах не был заметен на поверхности и напрямую не затрагивал народные массы; ученые и философы занимались своим делом, не нападая явно на принятую веру, а зачастую и смягчая споры использованием старых религиозных понятий в качестве символов или аллегорий для своих новых идей. Только изредка, как в случае с Анаксагором… эта борьба выходила на поверхность и становилась вопросом жизни и смерти [159] .
159
Durant, Life of Greece. Р. 337.
Следующей значительной фигурой стал Гиппарх Никейский, часто называемый величайшим астрономом античности (хотя он и придерживался рамок геоцентрической теории). Он работал в своей обсерватории на острове Родос [160] , где смог определить длину солнечного года с точностью до 6 мин, а также провел многочисленные измерения солнечного диаметра. Он нанес на карту около 850 звезд (что было крайне важно, поскольку без фиксации положения на карте математическая астрономия не имеет никакого приложения) и разработал шкалу из шести уровней для измерения яркости звезд – по сей день она почти не претерпела изменений.
160
Будучи центром сильного солнечного культа, Родос посвятил Солнцу четырехдневный фестиваль атлетических игр и в 284 году до н. э. воздвиг знаменитого колосса, одно из семи чудес света. Фигура бога Солнца возвышалась на 32 м и рухнула от землетрясения в 218 году до н. э. Чтобы убрать обломки, потребовалось девятьсот верблюдов.
Его карты были столь точными, что ему пришлось признать открытую Аристархом прецессию, когда его вычисления показали непостоянство положения звезд по отношению к Солнцу. Он попытался объяснить видимое круговое движение главных небесных тел таким образом, чтобы не потревожить геоцентрическую теорию. Зная о неравной длине времен года, он заставил Солнце вращаться на неизменной скорости, но сдвинул Землю из центра орбиты, а потом предположил, что время солнцестояний и равноденствий зависит от того, как плоскость движения Солнца совпадает с земной осью. Гиппарх остается прекрасным примером того, как ранние астрономы искажали свои рассуждения в пользу того, чтобы Земля осталась там, куда ее помещал древний мир.
Долгая и продуктивная жизнь Гиппарха закончилась около 120 года до н. э., а вместе с ним угасла и продолжительная греческая традиция астрономических наблюдений и размышлений. Наследником Греции стал Рим, а Рим не был заинтересован в небесах. Потребовалось еще более двух сотен лет, чтобы появился следующий выдающийся астроном.
Задолго до Гиппарха великая Македонская империя от Греции до Ирака была завоевана Римской империей. Римская элита в целом относилась к греческой науке с подозрением (исключая медицину). Только на самом закате Римской империи небольшая часть астрономии была включена в состав базового аристократического образования, но исключительно в порядке приложения к литературе – если это помогает лучшему пониманию литературных произведений. В империи с населением около 50 млн человек число ученых-естественников в одном только Риме снизилось слишком сильно для какого-либо плодотворного сотрудничества [161] , что привело к общему упадку научного знания [162] . У ученых итальянского происхождения не было значимых достижений в солнечной астрономии более девяти столетий. Историк науки Тимоти Феррис пишет о римлянах:
161
См.: Otto E. Neugebauer, Studies in Civilization. Р. 25.
162
Nathan Sivin and Geoffrey Lloyd, The Way and the Word: Science and Medicine in Early China and Greece. New Haven and London: Yale University Press, 2002. Р. 101.
Их культура была ненаучной. Рим уважал авторитет; наука не нуждается ни в одном авторитете, кроме природы. Рим блистательно применял законы, наука же ценит новизну выше прецедента. Рим был практичен и уважал технологию, но передовой край науки столь же непрактичен, сколь живопись и поэзия… Римским землемерам не нужен был размер Солнца, чтобы определить время по солнечным часам, а рулевые римских галер не особенно задумывались о расстоянии до Луны, пока она освещала им путь [163] .
163
Timothy Ferris, Coming of Age in the Milky Way. N. Y.: Anchor, 1989. Р. 41. В примечании Феррис пишет: “Можно было бы написать вполне непротиворечивую историю развития идей, где упадок солнцепоклонничества – религии, которую император Константин отверг, перейдя в христианство, – вызвал бы темные века, а его последующее восстановление дало бы толчок к Возрождению”.
Особая ирония истории заключается в том, что, пока Рим поворачивался спиной к небесам, одна из частей империи превозносила последнюю крупную фигуру этого периода. Птолемей – Клавдий Птолемей (ок. 90 – 168) – был египетским географом и астрономом, около сорока лет жил и работал в Канопе, городе к востоку от Александрии, прекрасно описанном непримиримым борцом с предрассудками, историком Деннисом Роулинсом: “Печально известный своим развратом город, античная комбинация Голливуда, Лурда и Лас-Вегаса” [164] . Птолемей оставил четыре сочинения, каждое из которых в отдельности гарантировало бы ему место среди важнейших авторов Античности: Syntaxis mathematica, более известное по своему арабскому названию “Альмагест”, тринадцатитомная книга данных о звездах; Tetrabiblos (“Библия астролога”), которая начинается с проведения различия между двумя методами изучения неба – математической астрономией и астрологией гороскопов; Harmonics, соотносящая музыкальные гармонии со свойствами математических пропорций, происходящих из гармоний, присущих, по мнению Птолемея, самой вселенной; Geographia, свод знаний, известных на то время о нашем мире [165] .
164
Dennis Rawlins, Astronomy and Astrology: The Ancient Conflict, Queen’s Quarterly 91/4. Winter. 1984. Р. 969–89.
165
“Книги” тогда были скорее свитками, по необходимости довольно короткими, в сегодняшней традиции длиной с главу. Для одного человека было не так сложно написать много книг, даже несколько десятков, за жизнь. Ливий написал одну книгу из 127 глав, оппонент Цезаря Варрон – 490, что в современных терминах составляет всего лишь 200–250 страниц. Для сравнения, Генри Джеймс написал около сорока книг, почти все довольно толстые. В каждом поколении находится хотя бы один писатель, который просто не может остановиться.
В “Альмагесте” Птолемей предполагал, что планеты движутся по концентрическим круговым орбитам с Землей в центре, допуская, что их реальное движение для нас непостижимо. Он также заключил, что Солнце находится от нас на расстоянии в 1200 земных радиусов (1 / 19 от реальной цифры), каковая цифра была в ходу все Средние века. В какой-то момент Птолемей рассматривал гелиоцентричную вселенную, но затем отверг ее за неимением доказательств. Но он полагал, что одна из двух компонент движения каждой планеты зависит от расположения планеты по отношению к Солнцу: это сильно упростило и облегчило в дальнейшем переход к гелиоцентричности.
После появления “Альмагеста” критики обвиняли Птолемея в том, что он заимствовал большие фрагменты у Гиппарха, а некоторые наблюдения сфабриковал – в одном месте он нечаянно приписал две даты (на расстоянии 37 дней друг от друга) одному небесному событию, встречаются и другие подобные случаи сырых исследований и заимствованных идей [166] . Если он и был мошенником, он зря заметал следы, а его достижения все равно хорошо видны. Колин Ронан в своей истории астрономии указывает, что в те времена ученость предавалась “в основном воспоминаниям, сопоставляя и оценивая достижения предыдущих поколений” [167] . Птолемей был непревзойденным сопоставителем: хотя в “Альмагесте” попадались ошибки, дожившие до XVII века, многие составленные автором таблицы были достаточно точны, чтобы ими воспользовался Коперник (не являвшийся искушенным небесным наблюдателем). “Альмагест” делит с евклидовскими “Элементами” (заложившими основу геометрии) первое место среди математических текстов по долготе бытования в науке. Именно мысли Птолемея заложили курс астрономии на последующие пятнадцать столетий.
166
См.: Robert R. Newton, The Crime of Claudius Ptolemy (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1997. Р. 76ff.
167
Colin A. Ronan, The Astronomers. London: Evans, 1964. Р. 91.