В погоне за Солнцем (другой перевод)
Шрифт:
Но о каком именно времени люди говорили, научившись определять “точное” время? Было из чего выбирать. В 1848 году Соединенное Королевство стало первым в мире государством, которое стандартизовало время на всей территории, привязав его к сигналу Гринвичской обсерватории (дублинское среднее время было установлено со сдвигом в 25 мин). В том же году вышел роман “Домби и сын”, в котором безутешный мистер Домби жалуется: “Было даже железнодорожное время, соблюдаемое часами, словно само солнце сдалось” [647] . Доктор Уотсон вспоминает, как они с Шерлоком Холмсом ездили на поезде расследовать одно дело в Западную Англию в 1890 году. Его впечатлило то, как Холмс измеряет малейшие колебания скорости поезда по проносящимся телеграфным столбам, установленным со стандартным шестидесятиярдовым интервалом; поезд в данном случае выступал как солнце, а столбы – как долготы. Яркий образ того, как идея стандартизации времени незаметно проникла в сознание людей.
647
Пер. А. Кривцовой.
Календарь, которым пользовался инуитский охотник в 1920-е годы, вскорости после проникновения христианста в восточную часть канадской Арктики. Дни недели отмечены прямыми палками, а воскресенья – крестиками. На календаре также велся учет добычи: карибу, рыба, тюлени, моржи и белые медведи (Revillon Fr`eres Museum, Moosonee, Ontario)
Не всех, разумеется. Оскар Уайльд (1854–1900) однажды очень
648
См.: Peter James, Dead Simple. London: Macmillan, 2005. Р. 318.
Эйнштейн, конечно же, уверяет нас, что абсолютного времени не существует; здесь полезно вспомнить учреждение, где он так долго проработал, – Федеральное бюро патентования изобретений (в частности, связанных с синхронизацией часов). Он сам вспоминает: “В то время, пока я разбирался с устройством часов, меня ужасно раздражало присутствие часов в моей комнате” [649] .
Хотя и могло показаться, что солнце утратило свои позиции, в действительности оно продолжало оказывать чрезвычайное влияние на весь цивилизованный мир. Еще в середине XIX века в больших и малых городах большинства стран использовались свои солнечные системы отсчета времени. Например, каждый французский город имел собственное время, вычисляемое опять же по собственному солнечному зениту. Время подчинялось пространству, а в отсчете секунд, минут или часов не было ничего божественного. Перспектива объединенного телеграфом, быстрыми поездами и пароходами земного шара постоянно отодвигалась, потому что вращающаяся под углом Земля и видимым образом движущееся Солнце обессмысливали идею единого времени. Часы в доме сообщали время семье, часы на городской ратуше – всем горожанам, но за соседним холмом часов могли вовсе не знать, и в этой ситуации введение стандартов единого времени могло быть даже опасным. Фельдмаршал фон Мольтке (1800–1891), главнокомандующий прусской (а позднее и германской) армией, на протяжении почти тридцати лет выступал за единую временную систему для всей Германии, которая должна была способствовать движению поездов по расписанию, вследствие чего мобилизация войск могла происходить эффективнее. Но его противники опасались, что наличие единой железнодорожной сети спровоцирует вторжение России. Тем не менее становилось ясно, что введение некоторого единообразия невозможно откладывать без конца. “Общества развиваются быстрее, чем их способность к измерениям”, – сформулировал историк Кларк Блез [650] . Берджесс писал о Первой мировой войне, когда наручные часы стали широко использоваться (особенно их ценили часовые):
649
Так же и у Фолкнера в “Шуме и ярости” студент Гарварда Квентин, отчаявшийся уйти из-под опеки гражданского времени, разбивает свои карманные часы, потому что “отец говорит, что часы – убийцы времени. Что отщелкиваемое колесиками время мертво и оживает, лишь когда часы остановились” (пер. Ю. Палиевской. – Прим. перев.). См.: Clark Blaise, Time Lord: Sir Sandford Fleming and the Creation of Standard Time. N. Y.: Pantheon, 2000. Р. 170. Другие, напротив, находят умиротворяющим само тиканье часов: Т. Э. Лоуренс, связанный и подвергнутый жестокому побиванию кнутом, попав в плен к туркам во время Первой мировой войны, отмечает: “Где-то громко тикали дешевые часы, и меня раздражало то, что они били не вовремя”. См.: T. E. Lawrence, Seven Pillars of Wisdom: A Triumph. London: Cape, 1973. Р. 573.
650
См.: Blaise, Time Lord. Р. 69, 129, 135.
Эта война была войной железнодорожных расписаний. Транспортировка двух миллионов солдат на линию фронта для первых военных действий в августе 1914-го потребовала 4278 поездов, из них только девятнадцать пришли не вовремя. Наручные часы, которые до войны считались женским аксессуаром, стали признаком мужчины-командира. “Сверьте часы!” И затем – в атаку [651] .
В Соединенных Штатах проблема с временем, мучившая весь мир, касалась отдельных штатов. После Гражданской войны железные дороги стали стремительно развиваться. За следующие после 1860 года сорок лет (а в том году Соединенные Штаты уже имели самую большую в мире железнодорожную сеть) совокупная длина проложенных железнодорожных путей выросла в шесть раз. К концу века практически каждый город независимо от его размера имел свою железнодорожную станцию, а то и несколько. Однако, как в большей части Европы, отсчет времени был местным делом и устанавливался по местному полудню, который на широте Нью-Йорка отстает на одну минуту каждые 11 миль при движении на запад. Полдень в Нью-Йорке приходился на 11:55 по Филадельфии, 11:47 по Вашингтону, 11:35 по Питтсбургу. Штат Иллинойс имел двадцать семь различных часовых областей, Висконсин – тридцать восемь. Всего в Северной Америке было сто сорок четыре официальных “времени”, а путешественник, собравшийся в 1870-е проехать от округа Колумбия до Сан-Франциско и переставляющий часы на каждой промежуточной станции, вынужден был сделать это более двухсот раз. Если же пассажир пожелал бы узнать, во сколько он прибудет в конечный пункт, ему нужно было бы взять стандартное время своей железной дороги и произвести необходимые вычисления с местным временем на станциях посадки и высадки. Между двумя городами на расстоянии в 100 миль имелась временная разница в 10 мин, хотя поезд покрывал эту дистанцию менее чем за два часа. Время какого города было “официальным”? Сам поезд при этом мог направляться из третьего города в 500 милях от этих, так кому “принадлежало” время – городам по дороге, пассажирам или железнодорожной компании? Ничего удивительного, что Уайльд отметил главное занятие среднего американца – “ловлю поездов”. Он был в Америке в 1882 году, и можно только догадываться, сколько ему довелось пропустить пересадок.
651
Burgess, One Man’s Chorus. Р. 123.
Пока люди путешествовали со скоростью, не превышающей конский галоп, все эти соображения не играли никакой роли, но в экономике железнодорожного сообщения расписание было сущим кошмаром. Как пишет Блез, “именно постепенное наращивание скорости и мощности, соединение рельсов и пара подорвало нормы конного и парусного транспорта и в конечном итоге самого солнца в измерении времени”. Эта цитата из биографии Сэндфорда Флеминга, канадского предпринимателя, принадлежащей перу Блеза. В июне 1876 года Флеминг пропустил свой поезд на станции Бандоран (находящейся на главной ирландской железнодорожной ветке, соединяющей Лондондерри и Слайго), потому что в расписании была опечатка – 5:35 p. m. вместо 5:35 a. m.; следующего поезда ему пришлось ждать 16 ч [652] . Флеминг, кроме прочего, был главным инженером Канадской тихоокеанской железной дороги, и его колоссальное раздражение от этой задержки вызвало желание пронумеровать все часы от единицы до двадцати четырех. “Зачем современному обществу придерживаться этого деления на ante meridiem и post meridiem, зачем считать все часы от одного до двенадцати дважды за сутки? [Часы] не следует считать часами в обычном смысле, а просто одной двадцать четвертой долей среднего времени, за которое Земля делает полный оборот”. Его миссией станет введение двадцатичетырехчасовой системы, в которой 5:35 p. m. станет 17:35. Позже он поставил перед собой более великую задачу – расположить мировые временные зоны согласно их долготе и ввести “земное время вместо местного” [653] .
652
Blaise, Time Lord. Р. 142ff.
653
Первая строчка романа Оруэлла “1984”, написанного до того, как двадцатичетырехчасовое время вошло в широкий обиход, звучит так: “Был холодный ясный апрельский день, и часы пробили тринадцать” (пер. В. Голышева. – Прим. перев.), и это намеренно предназначалось для создания отстранения, некоторого неудобства в восприятии британского читателя, непривычного к континентальным мерам. Классический итальянский перевод (а часы, отбивающие все двадцать четыре часа, были в ходу в Италии еще в XIV веке), для сравнения, звучит так: Era una bella e fredda mattina d’aprile e gli orologi batterono l’una, то есть “часы пробили час”.
Стандартное время стало лучшей мерой в мире, оно было способно переводить небесное движение в гражданское время. К 1880 году Великобритания жила по стандартному времени уже более тридцати лет, там реформа времени началась с железных дорог. Так отчего тем же путем не последовала Америка? Потому что Конгресс США, опасаясь волнений со стороны местного самоуправления в случае начала реформы, тянул до последнего, а железнодорожная индустрия тоже колебалась, хотя прекрасно понимала негативные последствия для бизнеса от отсутствия стандартизации. Этот вопрос обсуждался с 1869 года, пока наконец недовольство населения не вынудило железнодорожных магнатов принять решение: в субботу 18 ноября 1883 года они в обход Конгресса перешли на гринвичское время, поделив всю страну на четыре зоны – Восточную, Центральную, Горную и Тихоокеанскую – с различием в один час. Этот день вошел в историю под именем “двухполуденное воскресенье”, потому что городам, расположенным вдоль восточной границы каждого часового пояса, пришлось переводить часы на полчаса назад (что и привело ко второму полудню), чтобы прийти в соответствие с городами ближе к западной границе того же часового пояса. В течение нескольких лет эта система стала фактическим стандартом, хотя и не без трений, а некоторые города (Бангор, штат Мэн, и Саванна, штат Джорджия) отказались присоединиться – либо по религиозным соображениям, либо просто из упрямства. Детройт, оказавшийся как раз посередине между Восточным и Центральным поясами, никак не мог определиться, так что его жители вынуждены были много лет уточнять называемое время: “Это по солнечному, железнодорожному или городскому?” Сам Конгресс так и не ратифицировал стандартное время, пока война не заставила его это сделать в 1918 году.
“Теперь не солнце, а телеграф сообщал время нации (объединенной временем) и в процессе этого прокладывал дорогу абстрактному, не привязанному локально, мировому времени”, – пишет историк Марк Смит [654] . Сходным образом люди начали постепенно приходить к пониманию того, что для использования календаря глобально все даты нужно отсчитывать от единой солнечной линии дат. Вопрос состоял лишь в том, где эту линию провести [655] . В 1884 году двадцать пять стран послали своих представителей на конференцию в Вашингтон. Одиннадцать национальных меридианов (проходящих через Санкт-Петербург, Берлин, Рим, Париж, Стокгольм, Копенгаген, Гринвич, Кадис, Лиссабон, Рио и Токио), а также дополнительные претенденты – Иерусалим, пирамиды в Гизе, Пиза (в честь Галилея), Военно-морская обсерватория в Вашингтоне, Азорские острова (основной отправной пункт в эпоху открытий) – соревновались за право первенства. Французы, представленные главой делегации и великим астрономом Пьером Жюлем Сезаром Жансеном, были непреклонны, настаивая (без особых оснований) на том, что их ligne sacr'ee – лучший выбор с точки зрения науки.
654
Mark M. Smith, Mastered by the Clock: Time, Slavery, and Freedom in the American South. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1997.
655
Когда Соединенные Штаты в 1867 году купили Аляску, еще до введения стандартного времени, ее жители, принадлежавшие к русской православной церкви, неожиданно оказались в ситуации, когда суббота пришлась на воскресенье, которое в Москве было вообще понедельником. Им пришлось обратиться за указанием, как же проводить субботнюю службу, по русскому понедельнику или по американскому воскресенью.
Сэнфорд Флеминг выступал за проведение линии ровно напротив Гринвича (с другой стороны земного шара) посреди Тихого океана, что избавило бы от конкуренции между нациями, но все равно позволило бы использовать Гринвич, не вовлекая в это Англию. Но каждый меридиан где-то касается суши, и, если бы предложение Флеминга прошло, каждый полдень Англия разделялась бы на два разных дня. Его предложение вскоре провалилось, а прения закончились только тогда, когда сэр Джордж Эйри, вспыльчивый британский королевский астроном, написал, что нулевой меридиан “должен проходить через Гринвич, потому что навигация практически всего мира [даже тогда на 90 %] зависит от вычислений, базирующихся на данных Гринвичской обсерватории”. Франция воздержалась от голосования, и в поддержку демонстративному поведению своих делегатов слово “Гринвич” никогда не появлялось на ее картах (по случайному стечению обстоятельств анархист, пытавшийся взорвать обсерваторию в 1894 году, оказался французом). Когда решение было принято большинством голосов, меридиан сдвинули на 19 футов к востоку от знаменитого обелиска на Поул-Хилле. Время солнечных часов, таким образом, миновало, его место заняла сложная абстракция.
В 1884 году Земля была поделена на двадцать четыре временные зоны, разница между которыми составляла ровно час: путешествующие на восток прибавляли часы, путешествующие на запад вычитали. Разумеется, должен был настать момент (который ожидает нас в западной части Тихого океана), когда по логике системы у путешественника на восток вычтется целый день; он же прибавится у путешественника на запад (герой Жюля Верна Филеас Фогг узнает об этом как раз вовремя, чтобы выиграть пари в романе “Вокруг света за восемьдесят дней”). Государства одно за другим переходили на среднее время по Гринвичу (GMT), в 1911 году это сделала даже Франция. Впрочем, в 1972 году французы, недовольные несправедливой, по их мнению, победой Британии, внесли резолюцию в ООН о введении наряду с GMT еще и UTC – Всемирного координированного времени, которе регулировалось бы сигналом из Парижа (естественно). В отличие от GMT, которое рассчитывается на базе вращения Земли и небесных наблюдениях, UTCотсчитывается атомными часами с цезиевым лучом, которые менее точны, но более просты в использовании [656] . По сути, эти две системы редко расходятся более чем на секунду, поскольку UTC добавляет себе високосные секунды для компенсации замедляющегося вращения Земли.
656
Цезиевые часы измеряют время подсчетом циклов атомов металла цезия, каждый цикл – это сверхбыстрые вибрации атомов, подвергаемых микроизлучению в вакууме. Пятьдесят пять электронов цезия-133 имеют идеальное для этой цели расположение, только самый внешний из них вращается по орбитам вне стабильной оболочки. Реакция внешнего электрона (который не подвергается воздействию остальных) на излучение может быть точно зафиксирована. Когда его затрагивает излучение, электрон переходит с более низкой орбиты на более высокую и обратно, поглощая и выделяя измеримые пакеты световой энергии. Это соответствует погрешности в две наносекунды в день – одна секунда в 1,4 млн лет. Такие коррективы вносятся компетентными экспертами. См.: Q + A, The New York Times. 2007. 8 мая. F2.
Физики Джек Перри и Льюис Эссен настраивают атомные часы на луче атомов цезия, созданные ими в 1955 году. Одна секунда составляет примерно 9193 млн колебаний. Часы Перри и Эссена позволили заменить астрономическую секунду на атомную секунду в качестве стандартной единицы времени (National Physical Laboratory, Crown Copyright / SPL / Photo Researchers, Inc)
Тех, кто имел дело с солнцем из собственного интереса и удовольствия, ждали новые удары: следом наступила очередь перевода времени. Этот проект имеет смысл отсчитывать с Бенджамина Франклина (1706–1790), который, будучи американским послом во Франции (в возрасте семидесяти восьми лет, повинуясь моментной прихоти), 26 апреля 1784 года предложил парижанам экономить энергию (в форме парафина и жира) и подниматься с зарей, вместо того чтобы спать с закрытыми ставнями при свете дня.