В походах и боях
Шрифт:
...Собрался Военный совет танковой армии. Командарм сам анализировал причины отхода. Выводы были в основном правильные: подвижная группа подверглась сильному контрудару танковых и механизированных дивизий противника при воздействии авиации. Удар наносился по флангам. Создавалась угроза окружения. Выход из "мешка" с боем был единственно правильным решением. Но Родин необъективно оценивал действия кавалеристов и стрелковой бригады. Он обвинял их в самовольном отходе. На самом же деле они успешно прикрывали отступление всей группировки и помогли вывести из-под угрозы окружения значительные силы. В конце концов Военный совет признал, что он но правомочен выносить решение о банковском и Крюкове, поскольку они переданы в оперативное подчинение 65-й армии.
Ознакомившись с материалами расследования, Рокоссовский написал: "С выводами согласен. Предавать суду нет оснований".
Вполне удовлетворенный таким решением, я намеревался возвратиться в штаб армии.
– Нет, подожди, - остановил Рокоссовский.
– В соседней хате находится представитель Государственного Комитета Обороны. Придется тебе с ним побеседовать - он изучает положение на фронте.
Беседа с представителем ГКО Г. М. Маленковым шла главным образом о численном составе армии, вооружении и продовольственном снабжении. Оперативные вопросы не затрагивались. В заключение мне был задан вопрос, какие есть у командарма просьбы. "Попрошу-ка вернуть в армию Радецкого, - осенила мысль. Филипп Павлович совсем разболелся, и пора уже послать его на длительное лечение". Просьбу изложил. Маленков тут же позвонил по ВЧ в Москву. Разговор со Щаденко:
– У тебя служит полковник Радецкий? Как он?.. Хорош? Вот и пошли его на фронт... Только что с фронта?.. Ничего, его место здесь. Молодой, пусть воюет... У тебя же Ока Городовиков, он за десятерых еще поработает!..
Вышел к матине в столь радостном состоянии, что Геннадий Бузинов спросил:
– Наступаем, товарищ командующий?
– Будем наступать, Гена. Всему свой черед. А пока Радецкого готовься встречать.
На следующее утро позвонил начальник политуправления фронта С. Ф. Галаджев:
– Вытянул-таки Радецкого из Москвы?.. Ладно, я не корю! Передо мной приказ. Николай Антонович назначен к вам членом Военного совета. Вылетел на фронт. Присылай транспорт.
Тотчас в штаб фронта отправился самолет По-2, и вскоре на окраине деревушки Сниж, где разместился командный пункт 65-й армии, мы встречали боевого товарища. По его лицу видно было: доволен возвращением в родную армию.
У меня остались самые лучшие воспоминания о Радецком как члене Военного совета. Работалось с ним хорошо, дружно. Он вникал во все оперативные вопросы, во все стороны жизни войск и обладал способностью правильно анализировать факты, события, действия людей. Если Радецкий сказал, чувствуешь, что продумано каждое слово. Он умел мобилизовать подчиненных, умел уважать людей. Многие товарищи не раз выслушивали от него резкую критику, но разнос никогда. Исправил командир, политработник ошибку после критики - и он снова уважаемый человек в глазах члена Военного совета.
Офицеры штаба, управления армии, командиры соединений и частей запросто шли к Радецкому со своими острыми нуждами, зная, что если он откажет в просьбе, то объяснит почему, а коли уж пообещает помочь, то всегда сдержит слово. Я всегда верил в его искреннее намерение помочь командарму, штабу и управлению армии. Он умел войти в те трудности, которые приходилось переносить, смело брал и на себя ответственность за решение задач, поставленных перед войсками.
Николай Антонович возвратился в армию в те дни, когда зимнее наступление наших войск остановилось. Центральный фронт не достиг тогда главной цели окружения и разгрома орловский группировки противника. Однако наступление в направлении на Брянск помогло ослабить вражеский удар
По директиве Ставки и наш Центральный фронт перешел в те дни к обороне. Основные его силы стояли по всему северному фасу Курского выступа. Здесь были 48, 13{26} и 70-я армии. Наша 65-я армия, продвинувшаяся в ходе наступления на отдельных участках до 30 километров, заняла оборону по вершине Курского выступа, имея перед правым флангом Дмитровск-Орловский, а перед левым - Севск. Фронт армии растянулся почти на 100 километров. Силы распределялись так, чтобы создать жесткую, глубоко эшелонированную оборону и в то же время обеспечить в нужный момент маневр резервными войсками для отражения ударов противника, если ему удастся на отдельных участках вклиниться в наши боевые порядки.
Принимая такое решение, мы руководствовались директивой командующего фронтом, который предупреждал, что немецкое командование готовит крупное наступление, получившее условное название "Цитадель", - два удара по сходящимся направлениям: один - на северном фасе Курского выступа с орловского плацдарма, другой - на южном с белгородского плацдарма. По существу, это был все тот же план, который немцам не удалось осуществить зимой. Но теперь они готовились более осторожно и тщательно, рассчитывая захватить в кольцо 70, 65, 60-ю и другие советские армии.
Данные войсковой и агентурной разведки говорили, что перед 65-й армией противник сосредоточил в первом эшелоне до пяти пехотных дивизий, усиленных большим количеством танков. Во втором эшелоне (район Святое - Алтухово Чернь) стоял 8-й армейский корпус трехдивизионного состава. Но это была не основная группировка врага. Разведка зафиксировала переброску крупных сил противника через Комаричи на Поныри, на участок перед 13-й армией. Сюда подошли стратегические резервы немцев - восемь пехотных дивизий, шесть танковых и одна моторизованная.
Оборона советских войск на Курском выступе в корне отличалась от оборонительных сражений под Москвой и на Волге. Тогда Советская Армия переходила к обороне вынужденно и имела главной целью удержание определенных рубежей до накопления в стране необходимых стратегических резервов. Под Курском же к обороне перешла группировка советских войск, способная вести наступательные операции широкого размаха. Немецкие генералы хвастливо заявляли, что весной и летом 1943 года они "вырвут инициативу у Советов и продемонстрируют мощь германских войск". Советское командование решило дать врагу возможность начать наступление, чтобы перемолоть его стратегические группировки и затем нанести по ним сокрушительный удар. Оборона на Курской дуге была применена в своей высшей и наиболее рациональной форме как средство для последующего перехода в решительное наступление.
Военный совет 65-й армии, командиры и политработники соединений понимали, что успех и масштабы будущего наступления прямо зависят от прочности обороны. Поэтому весной все силы были направлены на подготовку и совершенствование инженерных сооружений. По планам наших инженеров войска дни и ночи рыли траншеи. К маю их общая протяженность составила более 1000 километров. Устанавливались проволочные заграждения. Огромные массивы минных полей протянулись от переднего края в глубокий тыл армии. Их было так много, что мы не могли выставить посты для предупреждения своих войск об опасности. Ограждали заминированные участки проволокой с табличками: "Стой! Мины!" По инициативе Павла Васильевича Швыдкого в каждой дивизии были созданы подвижные отряды минеров. Инженеры обучали солдат сковывать в ходе боя маневр вражеских танков, выставляя на их пути мины, фугасы и переносные препятствия. Зенитные полки и гвардейские минометные части прошли специальный курс борьбы с вражескими танками.