В походах и боях

Батов Павел Иванович

Таково было первое знакомство с новым соединением. Военный совет сразу почувствовал, что оно будет одним из лучших в армии. Не ошиблись!

Кто бы ни работал в 69-й - командарм или начальник штаба, наш инженер или кто-либо из операторов, - все возвращались в приподнятом настроении, обогащенные встречами с людьми умными, интересными, а главное, составляющими отличный ансамбль.

69-я была спаянным воинским коллективом. Меня лично сразу же очень обрадовало, что командир дивизии ценит, уважает, более того, по-братски любит своего, по-старому говоря, комиссара. Политработник Семен Яковлевич Карпиков был наделен поистине неутомимой работоспособностью. Кто бы из нас ни встречался с этим человеком, поражался его такту, умению говорить

с людьми. И ничего этого Карпиков не выставлял напоказ. В обращении был прост, никогда не унижал собеседника, не давил на него своими знаниями, а стремился возвысить человека, вызвать у него гордость за свои дела, стремление к творческому мышлению. Внешне он был неказист: небольшого роста, худощавый, несколько сутуловатый. Не скажешь, что силен. Но пожмет руку, поймешь, что если схватит, то не выпустит. Мне рассказывали, что как-то Карпиков повстречался в лесу один на один с вражеским офицером. Это было неожиданно, и они бросились друг на друга с голыми руками. Труп задушенного фашиста позже подобрали бойцы. О храбрости начальника политотдела шла молва по всей дивизии. Он был всегда там, где людям тяжело в бою.

Однажды ранним утром комдив вышел из своей землянки. Навстречу - начальник политотдела. Шинель вся в дырах.

– Ты что, Семен, в драке был?
– спросил Кузовков.

– А что такое?
– отозвался Карпиков и, перехватив взгляд комдива, стал недоуменно себя осматривать: - "Ты смотри, как шинелишку изрешетило. А я. и не заметил..."

Так и не рассказал начальник политотдела, где его угораздило попасть под минометный огонь.

Семена Яковлевича Казакова любили в дивизии. И солдаты, и командиры относились к нему, как к родному отцу, хотя многим по возрасту он был младшим братом.

При посещении боевых порядков дивизия комдив с видимой гордостью представил мне командира 120-го стрелкового полка майора Ивана Андриановича Бахметьева. Что ж, чувство знакомое и хорошее: учитель гордится способным учеником. Майор был молод, 1915 года рождения. Но это был вполне сформировавшийся офицерский характер, хотя первое впечатление, прямо скажем, обманывало. Он стоял перед нами в стеганом ватнике ве первой свежести, на котором не было погон. Во всем его облике и в говоре было нечто простоватое, деревенское. Позже мне стало известно, что по этому поводу у комдива с майором был непреходящий конфликт. "Не годится так, майор, - говаривал Кузовков, - ты уже старший офицер, скоро, поди, полковником станешь, знания у тебя есть, а вот язык и вид!.. Ты же интеллигент! Пора тебе принять интеллигентный вид!.." Командир полка отвечал: "А на што, товарищ комдив? И так немца можно бить". Полковник сердито качал головой, садился верхом на свою Ульку и уезжал, а Бахметьев стоял, смотрел с любовью ему вслед, вздыхал и шел к солдатам.

Как командир лодка И. А. Бахметьев был весьма способным. Пожалуй, в дивизии не ошибались, говоря, что у него уже есть свой почерк. При встрече я спросил, считает ли он справедливой такую оценку. Подумав, майор отвечал:

– О себе не могу судить. Офицеры в полку решительные, рассчитывают, как бить врага. Другие у нас не держатся.

Личный пример командира играл в этом немалую роль. Один раз полк был контратакован превосходящими силами немцев. Батальоны не выдержали и стали отходить. Бахметьев выскочил в отступавшую цепь и сел на землю. Солдаты бросились к нему.

– Вы ранены, товарищ командир?

– На мою рану пуля не отлитая. Я здесь сижу... А вы куда?

Эти слова разнеслись по цепи. Майор встал, взял у ординарца автомат и закричал мощным голосом:

– Товарищи! Нас фрицы боятся! Вперед! За Родину! За наших убитых товарищей!.

И противник был смят.

Товарищи говорили, что командир 120-го полка рожден для рискованных дел. Днепр подтвердил эти слова.

В дивизии были и другие, достойные, чтобы их отметить, офицеры: командир 303-го полка П. П. Прилепский, командир 118-го артполка подполковник В. Л.

Болдасов, заместитель командира полка по политчасти подполковник Н. С. Шикин, парторг полка подполковник К. И. Горощенко, оператор дивизии Г. Ф. Малоног, начальник тыла П. Э. Веселовский... Это был очень дружный коллектив. Особый тон ему придавало то, что комдив смело опирался на молодые кадры. Искал их и растил. У полковника Кузовкова счастливо сочетались все данные строевого командира и военного педагога. Перед войной он недаром был начальником кафедры в Высшей пограничной школе. Малонога он вытащил на штабную работу из полка. Прилепскому едва исполнилось 25 лет. Небольшого роста, сухонький, подтянутый, как на параде, гораздый на всякую военную хитрость, он заслужил среди товарищей прозвище Суворов и откровенно этим гордился.

Вскоре после успешных схваток с немцами в районе Плоского И. А. Кузовков доложил по телефону, что в этот район наконец-то подходят части правого соседа. Сам командующий 70-й армией генерал-майор Герман Федорович Тарасов прилетел на наш командный пункт на самолете По-2. Встреча вначале была холодной. Но лед быстро растаял. Тарасов - молодой командарм - по своей малоопытности попал в трудное положение и не постеснялся сказать об этом откровенно.

– Армия только что сформирована, - рассказывал он мне, Гришко и Глебову. Соединения укомплектованы преимущественно из пограничников. Это не полевые войска. Штаб армии - молодежь, не имеющая боевого опыта.

– Где ваши дивизии?

– Подходят к заданным рубежам. Но мы не имеем ни боеприпасов, ни продовольствия. Тылы отстали, да и обеспечены плохо. Сто вторая Дальневосточная дивизия генерала Андрея Матвеевича Андреева сменяет сейчас полк вашей шестьдесят девятой в Плоском и Кучерлевне. Почти сутки не ели. Спасибо Кузовкову, приказал накормить людей из своих запасов. Наши, как узнали, что он бывший пограничник, сразу повеселели. И действительно, выручил по-братски...

– Невеселое дело, - сказал Иван Семенович Глебов. Тарасов, нервничая, встал из-за стола, но быстро взял себя в руки.

– Я приехал к вам не для того, чтобы оправдываться & ошибках. Армия нуждается в помощи. Если можете, товарищи, помогите.

– Сколько у нас на складах продовольствия, Григорий Елисеевич?

– Трехдневный запас, - ответил член Военного совета по тылу Гришко. Но...

– Никаких "но"... Знаю, что имеете в виду. Суточную норму питания передадим семидесятой армии. Метели уже прекратились, дороги установятся, и товарищи возвратят то, что мы дали взаймы.

Пришлось помочь соседу и боеприпасами. Уезжал от нас Тарасов растроганный. Крепко жал всем руки и заверял, что не забудет товарищеской поддержки.

С тех пор с командующим 70-й армией и его штабом у нас установились самые дружественные отношения. Командарм часто навещал наш командный пункт. Вместе мы ездили в войска. Он изучал опыт наших соединений и переносил в свою армию.

Ночью после отъезда Тарасова была получена депеша, подписанная командующим фронтом. На 8 часов утра 26 февраля назначалось наступление. Почти одновременно позвонил Рокоссовский:

– Как оцениваете свои силы и возможности, Павел Иванович?

– Мало сил, товарищ командующий. Необходимых резервов не имею.

В это время все шесть дивизий нашей армии - 149, 246, 354, 69, 193 и 37-я гвардейская - стояли в первом оперативном эшелоне. Против нас было четыре немецкие пехотные дивизии и части усиления 2-й танковой армии.

– Мы уже думали о ваших трудностях, - продолжал Рокоссовский.
– Расчет был на то, что введем вслед за вами двадцать первую армию. Но Ставка повернула Чистякова на юг. Раскидали братцев-сталинградцев по всем фронтам. Но ничего не поделаешь, на юге тяжелая обстановка. Контрнаступление немцев против Юго-Западного и Воронежского фронтов развивается. Своим ударом по орловской группировке мы должны облегчить положение наших войск на юге. Задача срезать дугу и окружить немцев под Орлом остается.