В поисках Беловодья(Приключенческий роман, повесть и рассказы)
Шрифт:
Не стерпел Околелов, к старикам и народу обратился.
«Грех пошел, старички почтенные, — начал он обсказывать свое дело. — Макся Черный Ульяну переманил. Я спорить не стал из-за бабы, но грех тут идет. Надо змея убить».
Недолго старички судили и порешили:
«Вернуть Ульяну к мужу, а Максю пристыдить».
«Неправильно, — взъерыжился Макся, — раз баба ушла добровольно, пусть Околелов на Руси себе добывает другую. У бабы душа есть. Бабы были святые угодницы. Так решать нельзя».
«Ты закон не ломай, — ответили старички, — смуту не сей, а то на тебя управу
«А если так, — крикнул Макся, — то и я управлюсь с вами».
Плюнул и ушел.
Как старики постановили, так и все произошло. Ульяну к мужу палкой березовой пригнали, а Макся куда-то скрылся. Не стало, как сквозь землю сгинул.
Немного прошло время — объявился Макся, да не один, а с командой воинской, знать, недоброе задумал.
Сбудоражился народ.
«Ратуйте, кто за веру православную, кто против антихриста и никониан поганых», — клич пошел.
Собрался народ на конях, оборужился и силой пошел, а вперед для розыску передовщиков-дозорщиков выслал. Пошли тропами дикими, где козлы одни ходят, навстречу воинской команде.
Выследили и схоронилися, а когда ночью солдаты стали кашу варить, пальбу открыли.
Испугались солдаты, бросили кашу и в бегство обратились. Мало ушло, все больше косточки свои в долинке схоронили.
Не ушел и злодей Макся Черный, подстрелили его, как козла горного, изловили и на суд народный доставили.
«Твоя вина известна. Помолись перед смертью», — сказал суд народный.
Не задумался Макcя.
«Ладно, помолюсь, — ответил, — но наперед хочу у инока Иосафа исповедаться. Поди в этом мне не откажете».
«Черного кобеля не вымоешь добела», — сказали старики, но за Иосафом послали.
Пришел он, исповедал и горько так молвил:
«Макся, не я ли тебе сказал о твоем смертном дне. Вот он пришел».
Потом Иосаф к миру обратился и огненно укорил мир:
«Маломощные, судом человеческим вы судите», — крикнул он и, не взглянув ни на кого, ушел на горные выси.
Задумался мир после этих слов.
«А правильно сказал Иосаф, — судили старики, — надо суд Божий».
— Верно, верно, — вторил народ.
И тогда вышел Иван Хмелев, поклонился миру и веское слово сказал:
«Не дадено людям судить своей рукой. Не хотим мы убийства Макси. Пусть будет суд Божий. Возьмем, свяжем плот, посадим Максю, дадим ему еды на два дня да шест в руки да пустим в Бухтарму. Коли выберется Макся, Бог не судил умереть ему, потонет — Божья воля, Божий суд».
Согласился народ с Хмелевым. Живо связали ветхий плот, который и курицу не выдюжит, посадили Максю, дали ему шест в руки да ковригу бросили, как псу, и от берега толкнули.
Завертелся плот, закружился и понесся по быстрой реке, кувыркаясь через камни, как щепка малая.
Не пристал Макся Черный к берегу, так и умер без погребения.
4. За солью
Перевалили в степь.
Поехали в Кулунду за солью. Артель собралась в пять душ: Егорка Бугров, Лука Перегудов, Алешка Быков, Васька Загуменный да инок Иосаф. Перед отвалом инок к артели пристал. Смеялся народ шибко: «Инок, одначе, за бабой поехал», — говорили зубоскалы.
В каменщиках баб было мало, все мужики, а поэтому за бабами, как за зверем, охотились, — воровали на Руси.
Степь не Камень. Простор великий, трав обилие и мрачности нету. Как на ладони все.
За Камнем лес и горы небо заслоняют, а в степи до самого края, где земля с небом сходится, все видно. Колонки зеленеют, березки богомолки стоят, сосняк, увальчики малые, озера, как горная слюда, в траву брошенная, на вольном солнце блестят.
Нету строгости в степи, радости в ней, солнца больше, и для спасения души по этому самому она мало пригодна.
Взять хотя бы журавля, птицу длинноногую, посмотришь на него, как около озера он топчется, невольно смех берет.
Васька Загуменный, когда колком ехали, вперед ушел да и затянул во все горло без чина всякого:
«Птица райская, завомая Сирин, Глас ее в пении весьма силен. На востоце, в Эдемском рае пребывает, Непрестанно пение красно воспевает. Праведным будущую радость возвещает. Которую Господь святым своим обещает. Временем влетает и на землю к нам Подобно сладкопесенно поет, якоже и там. Всяк бо человек, во плоти живя, Не может слышати гласа ея. Аще кому слышати случится, Таковый от житья сего отлучится, Но не яко там он пребывает, А вослед ея теча над умирает».«Нашел место песню петь, — недовольно буркнул Лука. — Егорка, догони его да заткни ему печурку».
Егорка поехал нагонять Ваську, но тот уже перестал петь.
«Пусть поет, — проговорил инок Иосаф, — засиделись мы в темноте за Камнем, а теперь как-то душе свободнее. Петь не грех. Слышишь, как птицы гладкогласно поют, от радости».
«Чудной Иосаф, — подумал Лука, — то праведность великая его разбирает, то соблазн одобряет. Нетвердой души человек».
Не высказал своих дум Лука, а только Иосафу сказал:
«Петь здесь не место, могут киргизы перенять. Жизнь наша волчья», — и недовольно плюнул в желтые душистые цветы.
«Далеко, што ли?» — спросил Алешка Быков.
«Хватит еще, паря, похлыняем», — ответил мрачно Лука, который на обратном пути замыслил добыть себе бабу.
Не выходит из головы. Думал он, склонив голову: «Маломощна плоть, видно, нашего роду Перегудовского. Макся, царство ему небесное, сгиб от плоти».
Вечером в колке станом стали. Похлебку сварили, бадану [2] попили и спать легли, чтоб до свету выехать.
2
Бадан — Saxifraga crassifolia, растение, употребляемое вместо чая.