В поисках царства русалок
Шрифт:
Петр Исаакович, тем временем, продолжал: о самой экспедиции Павла Шлимана известно достаточно немного и все больше из той же газеты. Якобы он побывал в Египте, на западных берегах Африки и в Центральной Америке и после этого утверждал, что он нашел Атлантиду. Но тут, некстати, началась Первая мировая война, и следы Шлимана-младшего затерялись.
Естественно, в этом рассказе внука Генриха Шлимана сразу же настораживали явные несообразности. Если его знаменитый дед еще в 1873-ем году узнал какие-то подробности о загадочной Атлантиде, почему он сам не отправился на ее поиски? Почему атланты пользовались финикийским письмом? Что было в тех папирусах? И прочее. Кроме того ряд вопросов был и к истории самого Генриха. Что он хотел найти на юге России? И
В качестве рабочей гипотезы я предположил, что, видимо, во время боевых действий в Крыму был найден какой-то древнегреческий артефакт, преподнесенный Шлиману благодарными русскими интендантами. Шлиману удалось его прочитать, и он привел его сначала в турецкий Гиссарлык, к развалинам древней Трои, а уже что-то найденное там вновь возвращало на черноморские берега Крыма и Кавказа. В эту гипотезу, кстати, достаточно легко укладывались и невероятные приключения клада Приама, особенно с учетом немецкого явно мистического интереса к Черноморско-Кавказскому региону в годы войны. Но что это могло быть? Атлантида? Я, естественно, к тому времени уже слышал и о черноморской, и об азовской теориях ее нахождения, но ведь они были абсолютно бездоказательны. Но, так сказать, к счастью (тут он горько усмехнулся), вся эта сага о Шлиманах была лишь первым фрагментом общей головоломки.
Петр Иванович на секунду умолк, а потом вновь задал вопрос: а что вы вообще знаете об истории российской атлантологии?
Мы в некотором замешательстве лишь развели руками.
– У ее истоков, как это не удивительно, стояли вовсе не ученые, а великие поэты серебряного века Константин Бальмонт и Валерий Брюсов. Знаменитая работа Брюсова «Учителя учителей», опубликованная в 1917-ом году в журнале Максима Горького «Летопись», до сих пор остается классикой российской атлантологии. Но их интерес к теме Атлантиды возник, надо понимать, гораздо раньше. Еще в 1897 году по свидетельству очевидцев, оба поэта при их крымской встрече предавались бесконечным рассуждениям об Атлантиде. А после отъезда Бальмонта Брюсов выписал из Франции, Германии и Англии целый набор научно-исторических книг, касавшихся Атлантиды. Но чем было вызвано их столь сильное любопытство?
Известно (по крайней мере, об этом сохранились записи департамента жандармерии) что в начале 1910-х годов Валерий Брюсов, Вячеслав Иванов, Андрей Белый и некто Петровский, друг Белого, составили масонскую ложу «Люцифер», учреждённую розенкрейцерским капитулом Астрея, но, правда, сразу же упраздненную им же за связь с антропософами. А ведь Атлантида является священным агнцем масонов. Недаром говорится – «сердце масона принадлежит Атлантиде». Да и одна из основополагающих работ главного масона всех времен и народов Френсиса Бекона так, собственно, и называется: «Новая Атлантида». Масоны видели в платоновской Атлантиде пример государства, основанного на столь любимых их сердцу порядке и целесообразности, и собирались воплотить его в той или иной форме в будущем мироустройстве.
Но и само название ложи – «Люцифер», и антропософия, как причина их стремительного изгнания из рядов братства, заставляют предположить, что наши поэты тяготели скорее к мистическому крылу «Вольных каменщиков», где они нечувствительно смыкаются с теософами и эзотериками. Так я добрался до теософов.
Как вы, наверное, знаете, теософия пытается придти к глубинным тайнам мироздания, объединив данные науки со сверхчувственным восприятием мира, которое они называют «ясновидением». Сейчас нет нужды углубляться в их учение о семи расах в истории Земли: Полярной, Гиперборейской, Лемурийской, Атлантической, нынешней Арийской и грядущими Шестой и Седьмой. Достаточно сказать, что своего расцвета четвертая человеческая раса Атлантов достигла по их воззрениям миллион лет назад, но потом предалась злу и погубила свой гигантский материк, располагавшийся тогда на стыке нынешних Индийского и Тихого
Но тут они задели меня за живое! Я ведь в свое время специализировался как раз в геотектонике, науке о движении материковых плит. И рассматривая подробные карты смещения материков, иллюстрирующие их воззрения в книге крупного теософа того времени Уильяма Скотта-Элиота «История Атлантиды», вновь и вновь спрашивал себя – откуда они это все взяли?
Собственно, сам Скотт-Элиот не делал из этого большого секрета. Он прямо сообщал: «Все изложенные в этой книге факты собирались постепенно, причем не одним, а несколькими весьма известными лицами. Им была дана возможность ознакомиться с некоторыми географическими картами и другими документами, с незапамятных времен сохранявшимися в надежных местах вдали от тех неугомонных народов, которые занимаются вопросами культуры лишь в краткие моменты перерыва между войнами и периодами фанатизма, в силу чего – например, в средние века – на науку долго смотрели как на занятие святотатственное».
Как одержимый, я накинулся на древние карты. А что если попробовать трактовать мифологию с позиций геотектоники? Что если на этих старинных рисунках мы видим не ошибки древних картографов, а действительные очертания материков, просто измененные потом литосферными процессами. Самих этих карт было крайне немного, и я начал сам картировать древние предания, рассматривая их под углом теории о движении континентов. Я потратил на это более десяти лет, но они того стоили! Часть этого, по словам Блаватской «великого потерявшегося континента, расположенного к югу от Азии и простиравшегося от Индии до Тасмании» действительно могла, конечно, не за миллион лет, а существенно дольше, сместиться на северо-запад, но не в Атлантику, а в район нынешнего Черноморско-Кавказского региона.
Под моим пером готовились ожить древние мифы и стать понятными тысячелетние тайны человеческой цивилизации! Но я отдавал себе отчет, что все это было лишь довольно голословными предположениями, практически бездоказательными гипотезами, малореальными возможностями. Нужны были более конкретные доказательства, и я вновь вернулся к Шлиману.
Было понятно, что шансов обнаружить крымский документ или артефакт, подвигнувший его на поиски Трои не было никаких. Если там можно было бы что-нибудь найти, это бы уже давно было найдено. Тем более, что само его существование было лишь моим предположением.
Но клад Приама! Что-то ведь определило его практически детективную историю. Что найденное в нем могло настолько заинтересовать сначала немцев, а потом нас, что он почти на шестьдесят лет скрылся от глаз широкой публики? Вдруг там была какая-нибудь рукопись или артефакт, вновь возвращающие нас в Черноморский регион. Судьба свитков, о которых упоминал Шлиман, нам неизвестна, но сами предметы из этого клада выставлены в музее имени Пушкина. Уж и не помню сколько раз я бродил между ними в поисках неверных аналогий и, наконец, мне улыбнулась удача. Я, конечно, допускаю, что это может быть лишь случайным совпадением, но посудите сами!
Одной из жемчужин клада Приама является довольно большая, искусно выполненная золотая чаша неизвестного предназначения. Причем форма ее такова, что ее легко можно трактовать и как чашу, и как миску, и как уменьшенную копию какого-нибудь ритуального корыта. А одной из самых загадочных легенд Крыма является легенда о золотой колыбели – священном сосуде княжества Феодоро. Звучит она, примерно, следующим образом:
Много веков феодоритские князья владели неким загадочным артефактом – Золотой колыбелью, которая была даже изображена на гербе этого княжества. Но в 14-ом веке генуэзцы, обосновавшиеся в Кафе, подошли к стенам столицы Феодоро, угрожая войной и требуя отдать им священную чашу.