В поисках частицы Бога, или Охота на бозон Хиггса
Шрифт:
Оба представителя CDF-детектора совместно выработали правила, определявшие, что можно, а что нельзя писать в блогах. Физики настоятельно призвали не трясти грязным бельем на публике, уважать коллег и не писать в блог о результатах до их официального одобрения. В принципе тот, кто выполнил большую часть работы, имеет право первым сделать ее результаты достоянием общественности, но по общепринятым правилам только то, что утверждено на внутренних совещаниях, может быть обнародовано, причем в любом месте и любым способом. “Все дело в том, — справедливо отметил Розер, — что физики, работающие в области высоких энергий, только сейчас начинают понимать, как нужно вести себя в Интернете”.
В
Тот год был похож на американские горки — взлет, падение, взлет, падение. Позже Конвей с грустью вспоминал чувства, которые он испытал в субботу утром, сидя в полном одиночестве перед своим ноутбуком в ЦЕРНе, тогда, когда он в первый раз заметил пик на графике. Это были именно те чувства, которые приводят многих людей в науку. “Вы всем сердцем надеетесь, что когда-нибудь обнаружите что-то действительно новое, такое, чего до вас никто в мире не видел, — сказал он мне. — Вы мечтаете совершить великое открытие...”
Прежде чем найти Ярмо и отправляться с ним обратно в Чикаго, я попытался встретиться с Дмитрием Денисовым — одним из представителей команды детектора DZero в Фермилабе. Денисов учился в Москве, он закончил один из самых лучших вузов России — Физико-технический институт. Я спросил его, были ли у стареющего “Теватрона шансы найти частицы Хиггса до того, как новенький церновский Большой адронный коллайдер возьмется за это дело? Денисов — настоящий оптимист. “Если “Теватрон” проработает еще несколько лет, — сказал он мне, — существует пятидесятипроцентная вероятность того, что мы найдем частицы Хиггса, правда, если они не слишком тяжелые. Мы полны энтузиазма. Мы знаем, как делаются открытия”, — сказал он.
19 сентября 2008 года Лин Эванс находился в офисе ЦЕРНа. Он был занят — разговаривал с сотрудниками. Неожиданно зазвонил его мобильный телефон — звонок поступил из диспетчерской. Что-то пошло не так, и Эванса попросили поскорее прийти. Лин помчался по кампусу в здание, где технический персонал занимался последними приготовлениями к включению Большого адронного коллайдера — уже для разгона потоков частиц и сталкивания их друг с другом. То, что он увидел, повергло его в ужас. Он не мог поверить своим глазам — везде мигала сигнализация, вакуумная система была разрушена, множество магнитов сгорело, датчики показывали, что огромное облако газообразного гелия быстро распространяется по туннелю, в котором располагался гигантский ускоритель. Катастрофа вызвала аварийное отключение.
Эванс тут же созвал кризисное совещание. Нужно было срочно послать кого-нибудь вниз, в туннель — посмотреть, что случилось. Мешало, однако, облако гелия. По мере того как газ распространялся, он вытеснял воздух, и в туннеле становилось трудно дышать. Вызвали пожарную команду, и пожарники, надев противогазы и взяв баллоны с воздухом, спустились вниз. Несколько часов спустя воздух достаточно очистился от гелия, и инженеры ЦЕРНа смогли сами оценить масштаб повреждений. Перед их глазами открылась картина настоящего побоища. Гигантские магниты были вырваны из бетонных укреплений, соединительное оборудование либо рухнуло, либо
А ведь совсем недавно, за девять дней до того, 10 сентября 2008 года, Лин Эванс был необыкновенно счастлив. Внимание всех мировых СМИ было приковано к ЦЕРНу. Поводом послужило включение Большого адронного коллайдера 10 сентября 2008 года. СМИ остроумно назвали тот день “Днем Большого взрыва”. Для Эванса он стал кульминацией пятнадцатилетней работы по проектированию и строительству самой сложной машины в мире. И не только для него — около 6000 ученых ЦЕРНа отпраздновали 10 сентября 2008 года, ведь оно ознаменовало окончание долгого, восьмилетнего периода, проведенного без ускорителя и соответственно без новых столкновений частиц и новых результатов.
В начале десятого огромные экраны, установленные в здании Globe, специально построенном (в форме шара) для проведения конференций, подключили к диспетчерской LHC, где находился Эванс. Он сидел перед многочисленными компьютерами, в джинсах и полосатой рубашке с короткими рукавами. В шутку он начал обратный отсчет времени до старта, или в данном случае до первого пробега пучка протонов в коллайдере. “Пять, четыре, три, два, один!” В первый момент ничего не произошло. Но вот на одном из экранов мелькнуло яркое пятно, и Эванс воскликнул: “Йес! Йес!” Светящаяся точка была следом частиц, мчащихся по трубам ускорителя. Машина взяла свой первый крупный рубеж. Несколько часов спустя протоны полетели по 27-километровой орбите в трубе машины в обоих направлениях. Большой адронный коллайдер при запуске заработал лучше, чем кто-либо смел надеяться. Ускоритель был готов к настоящей работе.
Как и в случае машин-предшественников, были люди, которые считали, что включение Большого адронного коллайдера слишком опасно для человечества. Уолтер Вагнер, отставной офицер радиационных войск, не сумевший добиться закрытия ускорителя в Нью-Йорке десять лет назад, подал иск в суд на Гавайях, в котором заявлял, что машина может уничтожить планету. Или даже Вселенную. Вагнер стремился добиться судебного решения на запрет включения коллайдера до тех пор, пока не будет доказана его стопроцентная безопасность. Так называемый “иск конца света” был отклонен юристами федерального правительства, которые признали доводы Вагнера “слишком спекулятивными”.
За несколько недель до включения LHC Шон Кэрролл, физик-теоретик из Калифорнийского технологического института, составил список новых физических явлений, которые можно обнаружить с помощью коллайдера, и выложил его в блоге “Cosmicvariance” 184. В верхней части списка стояли частицы Хиггса. Кэрролл полагал, что вероятность их обнаружения — 95%. “Только частицы Хиггса из всех элементарных частиц, имеющихся в Стандартной модели, еще не найдены, так что это, безусловно, будет главной целью LHC, если не вмешается “Теватрон” и не обнаружит их первым, — написал он и добавил: — Хиггс почти наверняка существует”. Далее в списке Кэрролла шла теория суперсимметрии — он считал, что вероятность найти ее доказательства составляют 60%. А самой страшной перспективой для физиков было не найти ничего нового вообще — шансы такого скорбного развития событий оценивались в 3 %. Кстати, шанс коллайдера создать стабильную черную дыру, которая поглотит Землю, Кэрролл оценил в 10 – 25%. Это одна десятимиллионная от одной миллиардной от одной миллиардной одного процента. Кэрролл пошутил: “Так вы говорите, у нас есть шанс?”, намекая на фильм из девяностых “Тупой, еще тупее” 185.