В поисках духа свободы. Часть 2. Южная Америка
Шрифт:
К пяти часам мы приехали к лагуне Колорадо, где нам предстояло заночевать. Это чудесное озеро, обосновавшееся в небольшой выемке на высоте чуть более четырёх тысяч двухсот метров, поразило нас своим розовым цветом, частично отливающим жарко-красными оттенками. В изобилии этих пёстрых красок, окаймлённых тёмно-коричневыми горными хребтами, разгуливало множество фламинго, не обращая внимания на срывающий с земли ветер. Совершенно невообразимые цвета, наверное, способны были свести человека с ума. К закату они запылали ещё сильнее, а затем утонули в упавшей на лагуну темноте.
Ночь ещё и не собиралась таять, когда я, скованный десятиградусным морозом, решил покинуть очередное место нашего ночлега. Время на часах только приближалось к пяти, но в морозной тишине уже слышалось чахлое, но стремительно набирающее
Мы неслись к гейзерам, извергающим в небо клубы перегретого пара с шумом, сопоставимым с городскими теплотрассами. Они орошали пустоту предрассветного воздуха каплями горячей минеральной воды, не успевавшей оседать на поверхность иссушенной жаждой земли и моментально испарявшейся, на самую малость увеличив содержание паров воды в окружающем воздухе. Лоскуты тёмной клубящейся массы плавными движениями вздымались вверх и растворялись в сизой дымке едва посветлевшего воздуха. Но вкрадчивые перекаты горячих волн были неуловимы для глаз и потому бесследно таяли, оставляя в сознании лишь смутные образы причудливых воздушных форм, так необдуманно устремившихся на волю из подземного мира. Бледно-серые тона неба всё сильнее притесняли пространство. Но отступающий сумрак ночи, обнажая скрытые прежде рельефы окружающей природы, никак не хотел поддаться дневному свету. Хилые, слабые линии с трудом пробивали тяжёлый неодолимый морок ночного неба, придавая плоским удалённым предметам упругие объёмные формы.
Диск солнца, бодро встающий с ложа горизонта, лизнул своими первыми лучами мою кожу, когда я стоял рядом с термальным бассейном. Несмотря на жуткий холод и оцепенение от раннего пробуждения, я всё-таки решился погрузить в него своё утомлённое дорогой тело. Прозрачная горячая вода сразу обожгла мои уставшие ноги, заставив сердце, и без того рьяно отбивающее ритм под действием непривычных нагрузок на высоте пять тысяч метров, работать ещё усерднее. Постепенно тело привыкло и полностью доверилось воде, окончательно утратив всякое намерение совершать какие-либо движения. За едва уловимыми клубами тянущегося вверх пара я видел толпы людей в зимних ветронепроницаемых куртках: они подходили к узкому ограждению бассейна, взвешивая свои шансы на принятие водных процедур. Однако подавляющее большинство решалось лишь на погружение ног по щиколотки. Те же, кто посмелее, сбрасывали одежду и с нескрываемым наслаждением оттаивали в тридцативосьмиградусной воде, вырвавшись из долгого ледяного плена.
Через пару часов мы уже стремительно приближались к чилийской границе, отличавшейся от боливийских просторов лишь информационным щитом и небольшим одноэтажным зданием таможни. Здесь мы попрощались с парой из Бразилии, решившей продолжать путь по пустыням Атакамы, а сами направились обратно, и дорога заняла у нас не менее восьми часов. Мелкие деревни в несколько десятков домов, построенных из серых земляных кирпичей, изредка мелькали за окнами автомобиля. Бесплодные земли около деревень, засеянные «золотым зерном инков» – киноа, тонули в рваном горизонте.
Мне сложно понять, как люди, продолжающие жить в таких суровых условиях: без благ цивилизации, разнообразия продуктов питания и хоть каких-нибудь развлечений – могут радоваться жизни и любить свою землю. Наверное, это потому, что у них нет никаких альтернатив и даже мыслей, что бывает по-другому. Они родились здесь, и это место – их дом, каким бы чуждым и непонятным он нам ни казался. Стоит им попасть в большой современный город с шумными улицами,
Пустынные каменные гряды перерезает небольшая лощина шириной в пару десятков метров, начинённая веером мелких ручейков, искрящихся на солнце. И эта вода рождает вокруг себя жизнь. Мягкий пушок зелёной травы растёт на островках, сочась свежестью. Крошечные птички скачут на мелководье, выискивая съедобные зёрна. Но если взглянуть на несколько метров правее или левее, волшебство обрывается, обращая взор к привычным серо-коричневым пейзажам с острыми каёмками хребтов, которые оживляются лишь рыком и клубами выхлопных газов от мчащихся автомобилей. Ручьи же прокладывают свой путь дальше, пробиваясь между пологими стенами лощины, пока не выбираются в долину, заливая зелёный ковёр растительности, застеливший пространство в сотню метров шириной. По траве неспешно гуляют стада викуний и лам, кое-где перемежаясь с бледно-розовыми фламинго. Жизнь прозрачными потоками льётся по венам ручьёв, принося свежесть, прохладу и избавление от яростной жажды, измучившей землю и животных.
Мы сворачиваем вбок – и зелёная скатерть мгновенно исчезает, оставляя вместо себя потрескавшуюся кожу земной поверхности. Грубые рубцы полосуют поля, оросительные каналы иссушены солнцем, лишь на руинах старых зданий изредка можно приметить силуэты альпак, смотрящих куда-то вдаль, будто в ожидании спасения. Грунтовая дорога становится шире и ровнее. Местами накатанная поверхность напоминает по цвету бетон, иногда попадаются грейдеры, формирующие обочины и проезды. На горизонте появляется посёлок Уюни, издали похожий на разорванное каменное ожерелье, а справа – повисшие в воздухе над солончаком тёмные вершины. Мы подъезжаем к городу, откуда всё началось и где всё закончится. Хотя до Ла-Паса ещё двенадцать часов пути на автобусе.
Спасибо тебе, Салар де Уюни (Salar de Uyuni), за обветренные губы, за тёмную, загорелую кожу, жёсткие, как солома, волосы и пропитанную потом и солью одежду. За пейзажи, которые до сих пор стоят у меня перед глазами. За обнажённую правду о борьбе природы с вечностью. Спасибо за те воспоминания, которые навсегда связали меня с тобой, и за ту усталость и свежесть в голове, которые пришли благодаря твоей суровой красоте и горному гостеприимству.
Глава 13.6
Потоси. В чертогах ада
Белый человек жаден. В кармане он носит холщовую тряпку, в которую высмаркивает свой нос – как будто боится, что может высморкать и упустить что-то очень ценное.
Треугольник горы песочного цвета, будто надгробный камень, установленный у основания города, высился над ближайшими вершинами. Узкие, пожухшие от выхлопных газов улицы расчерчивали ровными линиями городские кварталы колониальной застройки. Толчея людей, пробирающихся по тесным тротуарам и юрко лавирующих между стоящими в глухой пробке автомобилями, тусклые фонари, освещающие проезды, подсветка соборов и муниципальных зданий дарили городу особый колорит. Гирлянда огней венчала горную вершину, словно клин светящихся журавлей, взлетающих ввысь. По пешеходной улице шумными компаниями передвигались, громко смеясь, молодые люди, горящие задором и активностью. Они выплёскивались на центральную площадь, где на скамейках среди пульсирующих разными цветами фонтанов устроились пожилые люди и чистильщики обуви. Город жил своей жизнью, как и миллионы других городов на Земле, и исключение состояло лишь в том, что здесь текла жизнь самого большого из всех высокогорных городов мира.