В поисках духа свободы. Часть 2. Южная Америка
Шрифт:
Склон вулкана Тунупа (Thunupa) был словно набран из лоскутов каменистой земли и прострочен булыжными стенами около метра высотой, делящими всю поверхность горы на многоугольники причудливых форм. Среди туфовых глыб грациозно прыгали альпаки. На кисточках их ушей развевалась разноцветная бахрома, указывающая – вместо клейма – их принадлежность определённому хозяину и в то же время придающая им нарядный, праздничный вид. Несмотря на крупное, массивное тело, покрытое плотной шерстью, они без видимых усилий скакали по горным склонам, с любопытством вытягивая свои длинные тонкие шеи, но не подпуская к себе случайных прохожих. Около взрослых особей, не отдаляясь более чем на пару метров, бегали детёныши, покрытые нежной шерстью светло-жёлтых оттенков. Их любознательные и вместе с тем осторожные мордочки выглядывали из-за покатых боков самок, жадно рассматривая новые, непонятные образы двуногих в яркой одежде.
Едва видимая тропа, кое-где прерываемая каменными оградами,
Автомобиль снова рисует узоры на снежной поверхности озера. Линии чужих протекторов то сливаются с нашими следами, то плавными, едва различимыми дугами отходят вбок. На заднем сидении смеются дети. А их мама рассказывает нам об окрестностях Ла-Паса. Она боливийка, а её муж – японец; уже несколько месяцев он работает в Лихтенштейне. Она же вместе с двумя своими детьми решила на выходные выбраться в Уюни, чтобы на пару дней отвлечься от работы в министерстве культуры. С детьми она общается как на испанском, так и на японском, а иногда и на какой-то необъяснимой смеси из двух языков. На протяжении двух этих дней их весёлый, задорный гвалт не давал нам заскучать. Но вот мы приближаемся к острову Исла де Пескадо (Isla del Pescado), где нам предстоит поменять автомобиль и познакомиться с новыми попутчиками.
Среди кружевного белого покрывала вырастал каменный остров, с каждой минутой приобретая всё новые и новые детали. Становились видны отдельные глыбы, трещины, огромными столпами в несколько раз выше человеческого роста щетинились кактусы. Соль приобрела сероватый оттенок, а ближе к берегу и вовсе стала грязно-бурой от колёс беспрестанно проезжающих джипов, напоминая теперь снег на улицах больших городов в весеннюю распутицу. «Land Crusier» высадил нас у каменных лавок, собранных из множества плоских булыжников и протянувшихся на сотни метров, и столиков из массивных соляных блоков слоистой структуры. Мы попрощались с нашими попутчиками, автомобиль рванул с места и скрылся за ближайшим отрогом каменной скалы. Гигантские кактусы с огромными иглами длиной в человеческий палец, подобно молчаливым охранникам, стояли на страже бескрайних просторов соляного поля. Их сильные, мощные корни пробивали себе путь сквозь твёрдую породу, вбирая капли воды, затаившиеся в глубинных порах скал, давая полым ощетинившимся стволам накапливать живительную влагу.
Всё на этом острове было построено из камня и древесины, добытой из мёртвых кактусов. Этим необычным пористым материалом были декорированы стены и потолки зданий, из него же выточены указательные знаки и информационные таблички. Вместо привычной для нас древесины его использовали в хозяйственных целях как прочный и одновременно лёгкий строительный материал. Едва намеченная дорожка прыгала среди неотёсанных камней, извивалась по краям обрывов, пробивалась через наступающие глыбы и в итоге приводила на высшую точку острова. С неё были хорошо видны снежные поля, изредка прорезаемые мчащимися по твёрдой поверхности солончака джипами. Остров казался безжизненным – да и разве можно выжить в таких экстремальных условиях? – но вдруг на пару секунд мелькнул пушистый хвост шиншиллы и сразу исчез в ближайшей расщелине. Это убедило меня, что жизнь способна бороться, и никакие сложности среды обитания не в состоянии сломить приспосабливающихся ко всему животных.
К берегам острова вновь и вновь причаливали новые машины. Через пару часов нас забрал другой «Land Cruiser», в котором сидели три немки, уже год работающие волонтёрами в Парагвае, и супружеская пара из Бразилии. Мы присоединились к ним по пути к месту нашей ночёвки на противоположном берегу солончака. Яркое солнце обжигало кожу и высушивало сохранившиеся кое-где на поверхности озера небольшие лужицы воды, а мелкие белые кудри облаков вились вдоль горизонта. Через два часа мы подъехали к кромке солончака, покрытой, к нашему большому удивлению, тонким слоем дождевой воды, в зеркале которой отражались синее небо и острый гребень стоящей недалеко скалы. Ветер гонял по поверхности мелкие барашки,
Грубая, шероховатая поверхность кровати, сделанной из соляных блоков, стены из такого же материала, крупная крошка кристаллов на полу, обтянутый мешковиной потолок и два окна, едва прикрытых бесцветными, выгоревшими занавесками, – вот все особенности нашего небольшого номера в отеле на берегу солончака. В некоторых санаториях проводятся специальные процедуры, имитирующие пребывание в пещерах или соляных камерах, мы же за одну ночь получили здесь весь причитающийся пакет оздоровительных услуг, равнозначный полному курсу лечения. После заката на несколько часов включили свет – и золотые отблески стен ограничили наш маленький мир, скованный со всех сторон сгущающейся темнотой и мелкой бисерной крошкой звезд, щедро высыпанных в пустоту космоса. Её почти не нарушали искусственные боязливые огни десятка домов, притулившихся у подножия горного хребта.
Долины, усеянные пригоршнями камней, сотни расходящихся путей, паутиной оплетающих бескрайние пустыни Альтиплано… Здесь нет дорог – только направления, открывающие сотни возможностей оказаться в другом месте, если ты от чего-то бежишь. Бархат песка кое-где прорван блёклыми пучками травы, острые листья которой вспарывают прозрачный жаркий воздух. Горные гряды, будто покрытые серой шалью, возвышаются над открытыми пространствами, рассечённые едва заметными прожилками ущелий, но настолько мягко, словно это всего лишь небольшие складки на поверхности шерстяного покрывала. Мы движемся – и не важно, вперёд или назад, ведь это определяется всего лишь направлением взгляда. А может, это мир перемещается вокруг нас, а мы замерли на месте? Или это просто плывут облака, нежно поглаживая окружающее пространство своими тенями. Гребни сменяются плато, плато – холмами, за очередным поворотом, сжатым каменными завалами, показываются причудливые очертания камней, как на выставке скульптурных изображений. Среди природных статуй овальными пятнами разлит ярко-зелёный мох. Пустые глазницы глыб с проглядывающим в них голубым небом, будто всеобъемлющее око, следят за непоседливыми людьми, тревожащими вековой покой этих мест. Три вулкана, немного не достигших шеститысячной отметки, сомкнули над долиной свои суровые вершины. Жгучий ветер перегоняет потоки расплавленного воздуха, и непонятно, что обжигает больше – он или ультрафиолет, радушно льющийся на землю с раскалённого небесного цветка.
Чистота и сочность здешних красок пугают своей простотой и притягательностью. Это мёртвая красота. Красота, созданная разрушениями и гибелью: извержениями, эрозией, солнечной активностью и перепадами температур. Но она неумолимо тянет к себе, поглощая внимание, отпечатываясь в самых дальних уголках памяти. Прозрачность воздуха, суровые тона, плавные, выгнутые линии. Смерть не может быть прекрасной. Каждый обрыв жизненной нити – это трагедия, это конец целого мира, исчезновение чьего-то будущего. Ужас прекращения жизни все переживают по-разному: с обречённостью, равнодушием, отрешённостью – но он никогда не проходит бесследно. И пусть рождение и смерть неразрывно связаны, но так сложно принимать это как естественный процесс нашего бытия, так сложно поверить, что всему приходит конец! Смерть не бывает прекрасной. Но сколько красоты в этих мёртвых краях, где сотворённые природой ландшафты будто предназначены только для того, чтобы находиться в своём особом, веками сохраняющемся состоянии, не подающем ни единого намёка на неотъемлемую составляющую природы под названием жизнь…
Среди пустынных пространств, как будто указывая на невозможность прекращения беспорядочного движения, порождающего живые организмы, появляются лагуны. Эти островки водной глади, скованные коркой минеральных солей, противостоят всему миру, пытаясь защитить те крошечные участки земли, где продолжают свой непрерывный цикл рождения, развития и смерти множество моллюсков и ракообразных, колонии которых привлекают на белёсые берега лагун чаек и фламинго. Грациозно, словно цапли, эти птицы переступают по слою минеральной корки тетрабората натрия, а доходя до открытой воды, складывают крылья и погружают в неглубокие места толстые широкие клювы, отыскивая пищу. Так они ходят почти весь день, пытаясь раздобыть себе пропитание до наступления ночных холодов. Десятки фламинго, находясь на стыке столь разных климатических условий и перепада температур, продолжают своё шествие по мелководью озёр, с каждым днём всё больше цепенеющих в тисках минералов, архивирующих поверхность воды в историческую энциклопедию жизни, которая когда-то существовала и вряд ли повторится вновь. Но борьба не утихла – и каждый метр открытой поверхности воды будет очагом сопротивления, пока мёртвая красота не возьмёт своё, превратив этот край в уникальный заповедник неживого мира.