В поисках фресок Тассилин-Аджера
Шрифт:
Жорж Ле Пуатевен, 43 лет. Выпускник Парижской академии изящных и прикладных искусств. Несколько раз бывал в Северной Африке. Он совершил даже поездку по Тассили, откуда привез много прекрасных рисунков, выполненных гуашью. Оригинал, страстно любящий море (следствие его нормандского происхождения) и по аналогии – Сахару (тоже ветер и уединение). На Монпарнасе и в Сахаре известен только под именем Джо.
Клод Гишар, 23 лет. Греноблец. Бывший питомец Академии художеств в Гренобле и Париже. Специалист по фрескам, принимал участие в росписи многих церквей в районе Альп. Тип подмастерья художника с бородкой и длинными волосами, с виду благодушен. Настолько чувствителен, что ему делается дурно при виде убиваемой на его глазах мухи, что – увы – потом
Жак Виоле. Его 20-летие праздновали в Тассили. Парижанин, бывший ученик Училища прикладного искусства. До нашей экспедиции расписывал глиняную посуду «а ля Пикассо» в Валлори. Особые приметы: рост 1.92 метра, размер обуви 46. Вырос несколько быстрее, чем следовало. Слишком молод, чтобы иметь прошлое.
Джанни Фрассати, 23 лет, итальянец. Бывший ученик Миланской академии художеств. Некоторое время жил в Париже. Очень талантливый художник-портретист. Был одним из группы художников, которым позировала Джина Лоллобриджида. Неплохо заработал на портрете этой красивой артистки, продав его одному из ее поклонников. Однако это не мешало ему – неблагодарный! – предпочитать Софи Лорен. Сложен, как зеркальный шкаф, рост 1.87 метра, вес около 105 килограммов. Надеется стать изящным, что произойдет неизбежно. В Париже он делил с Клодом Гишаром мастерскую и трапезу, состоящую обычно из спагетти.
Филипп Летелье, около 20 лет. Парижанин. Фотограф и кинооператор экспедиции. Получив воспитание в школе Наткина, фотографировал тысячи парижских детишек. Это – «ветеран» экспедиции. Во всяком случае так считает он сам.
Мне очень хотелось бы внести в список имя моего товарища Бренана, но за месяц до нашего отъезда он умер во время сердечного приступа у меня на руках. Все произошло в течение нескольких минут. Я очень тяжело пережил эту ужасную потерю, положившую столь неожиданный конец нашей 20-летней сахарской дружбе.
Подготовка к экспедиции заняла несколько месяцев. Нам нужно было продумать все до мелочей: экспедиции в течение нескольких месяцев предстояло жить и работать, переезжая с места на место в труднодоступной, совершенно пустынной местности. Прежде всего – проблема экипировки членов экспедиции. Нужно было учесть очень резкие колебания температуры – от плюс 50 °C в тени летом до минус 10 °C зимой.
Не менее важно было решить вопрос о техническом снаряжении. Для предстоящей работы требовались складные лестницы, столы и разные принадлежности для рисования, запас бумаги (700 квадратных метров), краски, кинокамеры, фотоматериалы и т.д. Размер столов для рисования был очень велик – 4.8 метра, и, когда я ввел в курс дела Брейля, он воскликнул, воздев руки к небу: «Но как вы доставите весь этот груз в Тассили?» Наконец, нужно было подумать о снабжении, а это означало тысячи вещей, жизненно необходимых для экспедиции: от пенициллина и консервного ножа до машинки для стрижки волос. Весь этот груз, весом 3 тонны, был сложен в одной из комнат Музея Человека[28]. Нужно было переправить эти 3 тысячи килограммов за 4 тысячи километров, и притом, если возможно, даром – в целях экономии наших средств. Мне удалось добиться этого благодаря содействию знакомого судовладельца.
Брейль, крупнейший знаток доисторического искусства, хотел принять участие в экспедиции, но, к сожалению, вынужден был отказаться от этого плана из-за преклонного возраста и большой занятости. Тем не менее он оказал нам большую моральную (а впоследствии и материальную) поддержку. Должен сознаться, что без него мы никогда не смогли бы преодолеть все препятствия, возникавшие на нашем пути. Он потратил много сил, представляя экспедицию в Париже, и можно сказать, что мы всегда ощущали его присутствие. С каждой почтой мы получали от него весточку, и сам он всегда был в курсе наших дел. Экспедицию опекал Музей Человека. Его директор, профессор Валуа, и заместитель директора, доктор Пале, пользуясь своим влиянием, всеми силами поддерживали мои планы, дружески и внимательно следили за их осуществлением. По ходатайству членов этнологической секции нам оказал материальную поддержку также Национальный научно-исследовательский центр.
В конце января 1956 года мы покинули Париж, чтобы несколько дней спустя оказаться в городе Алжире. В то время как наш трехтонный багаж грузили на военный грузовик, самолет одним махом доставил нас из алжирского аэропорта Мэзон-Бланш в Джанет.
В Алжире в последний момент к экспедиции присоединилась Ирен Монтандон, получившая диплом специалиста по берберскому языку и стремившаяся пожить среди туарегов, язык которых она изучала. В течение трех месяцев она была членом нашей экспедиции, взяв на себя большой труд исполнять обязанности ее секретаря.
Отныне живописный оазис Джанет у подножия Тассили и расположенный там военный пост остаются для нас единственной точкой соприкосновения с цивилизованным миром. Отсюда ежемесячно нам должны доставлять продовольствие.
20 февраля 1956 года у борджа[29] Джанет стояло 30 верблюдов, переданных в наше распоряжение начальником военного поста капитаном Росси. Меня связывала c ним 20-летняя дружба, еще со времен моей первой ходки в Тассили в 1934 году.
Пять погонщиков верблюдов – уроженцев Джанета, проводник-туарег и двое слуг составляют наш обслуживающий персонал. Идут последние приготовления к отъезду: мои товарищи нетерпеливо суетятся, несколько растерявшись при виде множества разнообразной поклажи, которую следует водрузить на спины вьючных животных. Верблюды ревут, жуют жвачку и отравляют воздух своим зловонным дыханием. Погонщики размещают тюки, натягивают веревки, осыпая друг друга бранью: каждый старается взвалить на своих верблюдов самые небольшие ящики, оставляя большие на долю других. Мне хорошо знакома подобная «музыка», и постепенно я навожу порядок в этой суматохе. Однако понадобилось еще полдня, прежде чем все было готово и наш караван наконец тронулся.
Попасть на плато Тассили, возвышающееся над Джанетом на 500-700 метров, можно по одному из четырех перевалов. К сожалению, единственно доступным для вьючных верблюдов оказался самый дальний из них. Нам пришлось идти до места первой длительной стоянки в обход, что отняло у нас 8 дней. Привалы устраивались каждый вечер. Мы не научились еще правильно укреплять грузы, нужно было освоить искусство езды на верблюдах, и немало прошло времени, прежде чем все стало на свои места. На протяжении всего пути мы не разбивали палаток и спали под открытым небом. Мало-помалу все научились спать в спальных мешках, пользоваться надувными матрацами и находить укромное местечко среди тюков, спасаясь от ледяного ветра.
Ирен Монтандон взяла на себя обязанности интенданта и командовала на кухне. Все отдают должное новому образу жизни, полному особой прелести. Любимым развлечением по утрам и вечерам стало кормление полдюжины цыплят, которых мы везли в клетке. Со временем они должны угодить в кастрюлю, но два из них погибли от холода, и слуги чуть было их не выбросили. Мои товарищи энергично запротестовали. Ведь в конце концов это просто мороженое мясо! Несмотря на явное неодобрение слуг, рагу из цыплят показалось нам отменно вкусным. Мы, во всяком случае, остались довольны.
О трех днях похода по равнине мы вспоминаем, как о прекрасной прогулке. Но вот начинается подъем на перевал Ассакао, который нам предстоит преодолеть. Первый ночлег пришлось устроить на очень живописном, но слишком открытом для ледяных ветров каменистом цирке[30]. Это была одна из самых тяжелых ночей за всю нашу экспедицию. Мы напялили толстые свитера и пуховые анораки[31]. Вид фляжки с коньяком, извлеченной нашим интендантом из сумки и пущенной по кругу, вызвал на наших лицах подобие улыбки. Немного подкрепившись кипящим бульоном, приготовленным в полной темноте, мы нырнули в свои спальные мешки и не вылезали из них до самого утра. Окоченевшим, со слезящимися глазами верблюдам пришлось гораздо хуже, чем нам.