В поисках невидимого Бога
Шрифт:
Я неоднократно участвовал в относительно коротких забегах, но лишь однажды бежал марафон. С непривычки натерпелся я изрядно. Бежать очень долго: если бег на десять километров занимает минут сорок, то марафонская дистанция — часа три с половиной. Оказалось, что довольно трудно сосредоточиться. В более коротких забегах я постоянно думал, хорошо ли бегу, сколько еще осталось, каков будет результат. В марафоне же на меня словно надели шоры: сконцентрироваться никак не получалось. Вместо этого я думал о боли в большом пальце левой ноги, о наполненности мочевого пузыря, о напряжении в икроножных мышцах. Дело происходило в холодный дождливый день, и я чувствовал, что мокрые носки натирают ноги. Я надел ветровку, потом снял. Душевный подъем и отчаяние сменяли друг друга безо всяких видимых
«Вперед, — говорил я себе, — когда–нибудь это кончится». Единственный способ добраться до финиша — бежать вперед.
Я заранее договорился с другом, что он встретит меня у пятнадцатикилометровой отметки. Когда друг не появился, я впал в самую настоящую депрессию, которая продолжалась целых восемь километров. Я заставлял себя смотреть на других бегунов и на чикагские улицы, слушать оркестры, расставленные вдоль трассы. Это помогало ненадолго забыть о беге. Когда я добежал до отметки в двадцать семь километров, по толпе пронесся рев: по радио объявили, что первые бегуны достигли финиша. Мне же оставалось еще целых пятнадцать километров.
На тридцать втором километре я испытал сильное искушение перейти на ходьбу. Но тут, наконец, появился мой друг, и впервые у меня нашлось с кем поговорить. Труся за мной, он объяснил причины опоздания: власти перекрыли столько улиц, что попасть в назначенное место было невозможно. Никогда не забуду того, что сделал для меня Дейв: чувствуя, как я ослабел, он бежал со мной оставшиеся десять километров в уличной одежде и подбадривал меня.
Новый Завет пять раз сравнивает христианскую жизнь с забегом. Не сомневаюсь: если бы апостол Павел писал свои Послания в наши дни, он уточнил бы, что речь идет о марафонском забеге. За сорок два километра во мне сменились все мыслимые человеческие чувства и состояния. Крайние, вроде особого восторга или отчаяния, быстро увядали. А не сойти с дистанции помогли терпение, а затем еще — и поддержка друга. Задним числом я понимаю, что все мои переживания можно назвать вполне нормальными. Но пока длился марафон, они так не воспринимались. А еще благодаря этому марафонскому забегу я навсегда усвоил: чтобы идти вперед и дойти до финишной черты, на каждом шагу требуется воля.
«Если не можете летать, бегите. Если не можете бежать, идите. Если не можете идти, ползите. Но только не останавливайтесь», — любил говорить своим товарищам Мартин Лютер Кинг. Его совет вполне применим и к христианам, которые вышли на марафонскую дистанцию — отправились в долгое паломничество к Богу. Жизнь с Богом подобна любой другой жизни, в которой имеются отношения. Она идет неровно, с непониманиями и долгими периодами молчания, победами и поражениями, испытаниями и триумфами. Чтобы достичь совершенства, которое и позвало нас в путь, мы должны дойти до финиша, дождаться конца забега, то есть смерти. Остается только добавить, что и само наше продвижение, и наше ожидание есть акт веры, воли и мужества.
Я думаю, все христиане согласятся со мной — хотя на первый взгляд кажется, будто христианство сводится к морали, долгу и соблюдению правил, вине и добродетели, оно ведет нас дальше, за пределы всего этого. Человек видит проблеск иной страны, где никто о таких вещах не говорит, разве что в шутку. Каждый в той стране исполнен добра, как зеркало исполнено света. Но никто не называет это добром, вообще никак не называют, об этом просто не думают. Там слишком заняты, там созерцают его источник.
33
К.С. Льюис. «Просто христианство». Перевод И. Череватой под ред. Н.Л. Трауберг.
Глава 19. Родитель
Я верю, что любовь передается по наследству. Родители любят детей больше, чем дети способны любить родителей. И в полноту родительской любви дети могут войти, лишь сами став отцами и матерями.
У меня самого детей нет, и я преклоняюсь перед родителями. Наши друзья целый год откладывают деньги, чтобы привезти своих отпрысков к нам в Колорадо. Тратят на отпуск тысячи долларов, хотя и не очень понятно, ради чего. Старший сын, десятилетний мальчик, едет на заднем сиденье машины, с головой уйдя в компьютерную игру или спортивный журнал, и даже краешком глаза не глянет на величественные пейзажи, проплывающие за окном. Младшие дети ссорятся, где кому сидеть. Их укачивает, и они постоянно ноют, что ехать еще долго. Им то жарко, то холодно. «Мам, ну зачем нам лезть на эту дурацкую гору? Па, я думал, мы увидим много диких животных, где они? Лучше бы мы остались дома и посмотрели кино!» А родители и бровью не ведут. Они снова и снова раскошеливаются на поездки, соскребают с тарелок недоеденную пищу, покупают детям красивую одежду, убирают за ними, а чада в ответ то дерзят, то угрюмо молчат. Что поделать! Ничего другого мамы и папы ожидать и не могут.
В духовной жизни, как и в материальной, мы тоже проходим через детство, взрослость и родительство. Правда, в области духа эта последовательность выражена не столь отчетливо.
«Каждый человек трижды слышит призыв сердца», — считает Жан Ванье, основатель международной гуманитарной организации «Ковчег» (для людей с проблемами умственного развития). Первый зов – потребность в любви отца и матери, которые поддерживают человека в его младенческой немощи. Нужда в родительской любви и ласке присуща не только маленьким беспомощным существам, какими мы были в начале жизни. Она не покидает нас даже во взрослом состоянии. Нередко жажда родительской любви обращает нас к Богу: детям нужен Отец.
«Далее, — говорит Ванье, — сердце взрослеющего человека взывает о друге, с которым можно поделиться самым сокровенным, которому можно довериться без оглядки, которого можно любить». И этот зов также может обратить нас к Богу, потому что Он преодолел барьер отчуждения, сначала вочеловечившись, а затем обитая в нас. «Я уже не называю вас рабами… но друзьями», — сказал Иисус ученикам (Ин 15:15).
И наконец, третий зов призывает служить тем, кто слабее нас. У многих людей эта потребность удовлетворяется обычным родительством. Другие, подобно самому Ванье, ищут служения бедным, одиноким, забытым, немощным и больным. Как и любой нормальный отец или мать, зрелый христианин живет не для себя, а для других. Наиболее ясно характеризует этот зов апостол Иоанн:
«Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою: и мы должны полагать души свои за братьев. А кто имеет достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце свое, — как пребывает в том любовь Божия? Дети мои! Станем любить не словом или языком, но делом и истиною»
Я обнаружил много новозаветных отрывков, связанных с родительским призванием. Постепенно, шаг за шагом новозаветные авторы выводят читателей за пределы эгоцентризма. По их мнению, существенную роль в этом педагогическом процессе играет личный пример: так, апостол Павел, который достиг высочайших уровней духовности, следит за своим поведением, дабы не искушать немощных и незрелых христиан. «Ибо, будучи свободен от всех, я всем поработил себя, дабы больше приобрести», — пишет апостол (1 Кор 9:19).
Новый Завет постоянно призывает нас поднимать планку: пусть все более высокие мотивы заставляют нас стремиться к праведности. Ребенок все время испытывает границы, установленные родителями: это можно, а вот этого ни в коем случае нельзя, не то придется расхлебывать неприятные последствия (наказание). Взрослый человек уже точно знает, где проходят границы его свободы, и отвечает за себя сам. Родитель ради других людей добровольно жертвует собственной свободой. «Таков всегда был путь любви, — писал поэт Роберт Браунинг, — чтобы подняться, она склоняется».