В поисках потерянного рая

Семина Ирина Константиновна

— Сижу, — степенно отозвался Иван-царевич, отряхивая крошки с кафтана.

— Ванечка, сыночек, вылезай оттуда! — запричитала царица. — У нас гусляры новые понаехали, скоморохи...

— Понаехали тут, — проворчал себе под нос царь. — Иван! Кончай это дело. Возвращайся во дворец.

— Не могу, — покачал головой Иван. — Она скоро прискачет, голодная. Мне еще комаров на обед наловить надо.

— Да фиг с ней! Пусть сама ловит. Она к этому сызмальства приучена.

— Пап, ну ты чего? — с легким упреком

глянул на него Иван. — Раз она стрелу поймала, так я теперь должон свою карму отработать.

— Ва-а-а-ань! — взмолился отец. — Да какая стрела??? Это ж шутка была! Пошутил я так, Вань!

— Ага, пошутил... Старшой и средний вон на своих женились, и кроме шуток, живут.

— Ну так они же того... На боярской дочке и на купеческой! Пусть не фонтан невесты, но все ж не лягушки...

— Ну и пусть. А у меня вот — лягушка. Царское слово крепкое, не след царевичу его нарушать. Ты ж меня сам уважать перестанешь, папа.

— Ванечка, сыночек! — заплакала царица. — Может, ей отступного дать? Ну там, комарами хоть... А то заморских москитов ей из Амазонии выпишем... Посули ей, а? Может, отпустит?

— Да ну, мам! Какие москиты? Тут и с комарами-то... Ей не напомнишь — так она и поесть забудет. Безбашенная...

— Ах ты, господи, горе-то какое, — зарыдала царица.

— Ладно, сын! Хоть ты и упертый, а уважаю, — сдвинул корону набекрень царь. — Истинный государь, и слово твое царское! В меня, подлец.

— Спасибо, папа, — благодарно кивнул Иван.

— Мы тут с матерью тебе поесть привезли. Икорки там белужьей, капусты квашеной. Хлебца ситного.

— Мы, Ванечка, в шалашике все сложим, как всегда, — хлюпнула носом царица. — Ладно, поехали, отец. А ты, Ванечка, подумай, подумай!

Царь дождался, пока царица отойдет, и, понизив голос, сообщил:

— Я тебе там наливочки бутыль сунул. Вишневая! Знаю, мать не одобряет, но от болотных миазмов очень пользительно! Бывай! На днях еще заглянем.

— Пока, мам, пока, пап, — попрощался Иван-царевич, вглядываясь в бескрайнее болото — не скачет ли его суженая.

Царский кортеж двинулся в обратный путь. Немного погодя, рядом с кочкой с шумом забурлила болотная жижа, и из пучины высунул зеленую одутловатую рожу местный хозяин — Водяной.

— Ну чего, Вань? Привезли?

— Да привезли, привезли!

— Вишневая?

— Вишневая! Ой, не увлекайся ты спиртным, опасно это! Затягивает...

— Чего там «затягивает»??? Дальше болота не утянет, а я и так тут пожизненно... Хронически, можно сказать!

— Ну, смотри сам. Там, в шалашике.

Водяной вылез на берег и пошлепал к шалашику. Вскоре оттуда раздалось долгое бульканье, чавканье, а потом и песня: «Меняя засоса-а-ала опа-а-асная-а-а тряси-и-и-ина...» Потом появился довольный Водяной и потрусил обратно к болоту.

— Эх, Ванька! Хороший ты царевич! Уважаю! Только вот чего ты

тут сидишь — ума не приложу? Тебе что, в стольном городе девок мало?

— Девок-то много. Лягушек мало, — отмахнулся Иван-царевич.

— А на фига она тебе, наша-то? маленькая... зелененькая... Пучеглазенькая... Ни вида, ни величия.

— Стрелу она поймала. Ничего не попишешь! Судьба.

— Эх, злодейка же эта судьба! Какие шутки шутит! Такой красавчик, прямо кровь с молоком! А вот сидишь на кочке, ждешь лягушку... И чего ты в ней нашел?

— А не знаю. Потешная она. Прыгает, квакает. Комаров смешно ловит — все время промахивается. Еще смеется забавно — рот до ушей, все зубы наружу. Я как на нее посмотрю — так сразу хорошее настроение.

— Ну так на боярышень бы смотрел!

— Да ну их! Надоели. Они все пыжатся чего-то, перед друг другом выпендриваются, меж собой толкуют только про женихов, наряды да бусики яхонтовые. И обижаются много. Скучно мне с ними. Я уж тут, на кочке.

— Ну, смотри, тебе жить. Я, Вань, того... Ближе к вечеру-то еще к шалашику наведаюсь?

— Да на здоровьице. Буду только рад. Для хозяина ничего не жалко.

— Ладно, бывай! Я тебе сейчас черта болотного пришлю. Он там донной тины для твоей красавицы добыл. Грязевые обертывания делать, она просила.

— Ага, здорово! За это тебе царское спасибо и поясной поклон! Присылай!

Водяной с шумом ушел под воду. Иван заулыбался — представлял, как лягушка будет выглядеть, если ее обмазать донной тиной и слегка промассировать по шкурке. Получалось прикольно.

— Ива-а-ан, — с придыханием сказал кто-то низким грудным голосом, и на глаза ему сзади легли две холодные руки.

— Кикимора, не балуй, — строго сказал Иван-царевич. — Лапы-то ледяные!

— Ну что, уж и поиграть нельзя? — заканючила Кикимора, присаживаясь на соседнюю кочку. — Ну что? Сидишь?

— Сижу.

— Ждешь?

— Жду.

— А чего ждешь? Она вон где-то скачет и о тебе вообще не вспоминает, может быть.

— Ну и что? Поскачет — прискочит. А увидит — так и вспомнит. Тебе-то что?

— Так жалко мне тебя, царевич! Сам видный... Кафтан золотом шитый... Сапоги сафьяновые... Взгляд, осанка! Истинный чмо, право слово!

— Не «чмо», а «мачо», сколько раз тебе говорить? Ты, Кикимора, если уж иностранные слова употребляешь, так хоть в словарь заглядывай. А то обидишь кого невзначай — отбуцкают тебя, и будешь знать!

— Ага, конечно... Беззащитную Кикимору каждый обидеть рад...

— Не прибедняйся. Ты сама кого хочешь обидишь. Чего явилась-то?

— Ой, Вань! Я тут чего подумала? Ты ее, свою зелень пузатую, целовать-то пробовал?

— Не-а. А зачем?

— Ну так в сказках же как? Поцеловал лягушку — и превратилась она в царевну! Тебе чего, няньки в детстве не рассказывали???