В поисках утраченной близости
Шрифт:
– Интеллигент, – объяснил он, беря с тарелки кусочек буженины, – это всего лишь человек умственного труда.
– Ничего подобного! – возмутилась я. – Интеллигент не только хорошо образован – он непрестанно ищет истину, размышляет, сопереживает…
Господи, что это я несу? И всего-то с нескольких глотков домашнего вина?! В Москву надо было ехать, в Москву!
– Твоя непосредственность прелестна, Аллочка.
– Почему непосредственность?
– Дорогая, я совершенно согласен с тобой! А про умственный труд придумал Даль… Если хочешь, мы с тобой сегодня весь
– Ну, давай попробуем друг другу.
– Прекрасно. Стоит за это выпить.
Памятуя об осторожности, я на этот раз лишь пригубила домашнего вина, а он опрокинул всю чашку, взял с тарелки бутерброд с икрой и продолжал, деликатно пожевывая:
– Чтобы лично я начал сопереживать кому-то, мне необходимо выяснить, в чем, собственно, состоят проблемы этого человека.
– Проблемы любого человека состоят в его обреченности. Ведь все люди смертны, и когда-нибудь… ну ясно, в общем. Далее: ни один человек не может быть до конца понят, и, следовательно, каждый из нас одинок.
– О, я хорошо понимаю… Отлично понимаю, что ты имеешь в виду.
– А что я имею в виду?
– Он тебя не понял.
– Кто это он?
– Человек, которого ты полюбила последней, отчаянной любовью.
– С чего ты взял?
– Ну, не запирайся, дорогуша! Необходима полная откровенность, иначе я просто не смогу сопереживать тебе. – Покончив с бутербродом, он стряхнул с рук хлебные крошки.
– А давай лучше я буду сопереживать тебе.
– Прекрасно! Просто замечательно! У меня созрел новый тост: за полную откровенность между нами! Пей до дна! Умница!
– Ну теперь рассказывай… – Я хитро улыбнулась: мол, не забыты, дружочек, твои обещания. – Рассказывай, что в этом мире угнетает тебя.
– Работа! Никакого сладу с ней нет!
– Так уволься. – Я отвечала коротко и безыскусственно, а он, наоборот, говорил подолгу и витиевато. Понемногу наш разговор начинал напоминать диалог хитрой лисы и грубоватого, прямолинейного мишки. Жаль, что у Крылова такой басни нет. Зато есть другая – «Лиса и журавль». Это о нас – о Стиве и обо мне…
– Уволься! Тебе легко говорить! Я отдал этому санаторию много лет. В известном смысле сделал карьеру.
– Значит, ты карьерист? Это недостойно интеллигента!
Я подняла вверх указательный палец правой руки, скроила серьезную физиономию и осуждающе покачала головой, но неожиданно расхохоталась, не выдержав нарочито серьезного тона.
– Слаб человек. – Валентин простодушно развел руками.
– И то верно!
Я радостно согласилась с ним, переживая полный восторг от всего происходящего. За окном в лучах заходящего солнца пламенела вишневая роща, и комната, озаренная теплым, закатным светом, стала вдруг такой родной и уютной! Идея продать дачу представилась мне в тот момент чем-то кощунственным.
– Как здорово! Слушай, Алла, мы пришли с тобой к полному единодушию
Я собиралась ее отдернуть, но не отдернула. А зачем? Его прикосновения показались мне неожиданно приятными.
…Простим друг другу наши маленькие слабости! И себе – поднатужимся и тоже простим. Себе-то прощать труднее…
– Ал-л-ла… – Сначала он перебирал мои пальцы, потом вдруг нежно пощекотал ладонь. – Алла, ты теряешь нить разговора. Отмалчиваешься. С тебя тост.
– Почему именно с меня? – спросила я, жеманно подергивая плечиком – он все еще продолжал нежно и щекотно исследовать мою руку, и постепенно это начинало действовать на меня.
– Потому что все предыдущие тосты были моими. Итак, Алла, просим – последний тост.
– Последний тост – это такое стихотворение у Ахматовой:
Я пью за разоренный дом,За злую жизнь мою,За одиночество вдвоемИ за тебя я пью…– Одиночество вдвоем – это же совсем не про нас! У нас – полная гармония и взаимопонимание! Да? Правильно я говорю?.. Давай лучше просто: за меня. Ну и за тебя.
Валентин встал и поднял вверх керамическую чайную кружку, и я последовала его примеру. Некоторое время мы молча стояли лицом к лицу, одурманенные вином и сумасшедшим закатным солнцем…
Глава 7
– За меня и за тебя!
Он дождался, пока я выпью вино до конца, и вдруг привлек меня к себе – уверенно и ловко.
– Перестань! – Пьяно рассмеявшись, я сделала неопределенное движение руками. – Ты думаешь, что я этого хочу?
– Думаю, думаю, – горячо зашептал он, обдавая меня каким-то особым – эротическим – жаром. – Я, как увидел тебя сегодня днем у станции, сразу подумал: она этого хочет.
– Да ты что?! Что ты говоришь! Это же просто неприлично.
– Могу поклясться тебе!
– Но-но-но! Что ты себе позволяешь? – Я попыталась сыграть праведный гнев.
– Но ведь ты хочешь, – продолжал гнуть свою линию Валентин. – Сейчас же, безотлагательно… – шептал он, как к брачному ложу ведя меня за руку к топчану. – Хочешь!.. – Расстегнув «молнию» на моей расшитой бабочками белой блузке, он положил руку мне на грудь.
И тогда я поняла, что хочу. Это было настолько очевидно, что я даже не попыталась скрыть своего желания от Валентина.
…Когда я открыла глаза, за окном уже редели сумерки.
– Слушай, у вас тут один выход? – деловито поинтересовался лежащий рядом со мной Валентин.
– Какой выход?
– Да с участка!.. И ты, и хозяева дачи пользуются одной калиткой?
– Они не хозяева…
– А кто же?
– То есть хозяева того большого дома. А мне принадлежит этот, маленький. А вообще-то мы родственники.
– Родственники? – Казалось, он неприятно удивлен. – То есть как родственники?
– Очень просто! Хозяйка большого дома – моя тетка.