В поисках Вишневского
Шрифт:
Итак, мы сидим в столовой, и я слушаю. Голос у Нины неожиданно высокий, а речь — быстрая.
— …Он умел улавливать самое главное, самую сущность событий, — говорит она. — И я постоянно замечала это. Однажды в Ясной Поляне, читая воспоминания Сергея Львовича Толстого, он очень заинтересовался спором между отцом и сыном Толстыми. Лев Николаевич упрекал молодых ученых в том, что они разбивают науку на мелкие части, упуская самое главное — смысл жизни. Они его не знают. То есть не схватывают сущности. Александру Александровичу как раз была свойственна эта «хватка». Однажды, присутствуя на защите диссертации молодым невропатологом Гель-фондом,
Я прошу Нину рассказать о домашнем их быте и вот впервые узнаю, что Александр Александрович вставал всегда в один и тот же час — в восемь утра, принимал душ и, полностью одетый, в кителе, входил в кухню — завтракать. Тем временем Нина поглядывала в окно — не приехал ли за ним шофер Николай Романович. И когда она сообщала: «Здесь!» — Александр Александрович бежал в переднюю, набрасывал шинель, на ходу прощался, приговаривая: «Не задерживай меня, там больной в операционной!» — и нетерпеливо топтался в ожидании лифта, словно действительно больной уже лежал в операционной на столе. Нина, глядя в окно, как он садится в машину, думала: «Ну конечно! Разве даст он усыпить больного, не поглядев ему в глаза перед операцией и не пощупав пульс! Как же!»
— В Александре Александровиче было много мальчишеского, — говорит Нина. — Он, например, любил играть в шахматы с моим сыном Андрюшей. И когда выигрывал, ликовал как мальчишка, хотя играл отлично и, бывало, нередко сражался с маршалом Гречко, отдыхая в Архангельском, и не стеснялся играть даже с Петросяном. Но я любила наблюдать, как он играет с моим сынишкой, надо было видеть его негодование, если Андрюша схитрит. «Не жульничать! — кричал он. — Ставь коня обратно, играть надо честно!» И в эту минуту он сам чем-то напоминал озорного мальчишку.
И Нина улыбается, вспоминая эти сцены.
— Мы очень редко вздорили, хотя вы знаете, что это был за характер. Александр Александрович мог внезапно, волнуясь за исход вчерашней операции, ни с того, ни с сего накричать, даже выругать, убегая в институт. А потом через час — звонок по телефону: «Ки-и-и-санька!.. Не сердишься?..» — «Да нет! Что уж тут сердиться», — говорю я, стараясь не выдать своей радости. «Ну извини, извини! Приеду к обеду…» — И побежал на пятиминутку или в палату к тяжелому.
Когда Александр Александрович возвращался к обеду, все всегда было уже приготовлено, все было опрятно и красиво. Это давало ему ощущение полного отдыха и «домашнего комфорта», который был ему так необходим после напряженной атмосферы операционной.
Первый год после смерти Лидии Александровны с Александром Александровичем жила сестра Наталья Александровна и вела все это хозяйство. Он очень любил ее и всегда представлял так: «Вот моя единственная сестра!» Потом Наталья Александровна переехала к себе, на улицу Чайковского, и вести хозяйство стала я.
— А гости бывали у вас? — спрашиваю, заведомо зная, что Лидия Александровна постоянно устраивала приемы, но мне хочется, чтобы она сама рассказала об этом.
— Гости бывали часто. Александр Александрович не мог жить без общения с людьми. Постоянно кто-то напрашивался или сам он приглашал хоть ненадолго старого или нового друга и тогда обращался ко мне: «Ну-ка налей нам коньячку. Да принеси что-нибудь из холодильника закусить. Что у тебя там есть?»
И часто это было в такие минуты, когда он ложился отдохнуть. Я приносила в спальню на подносе угощенье и оставляла их беседовать или решать какие-то дела.
Но в дни съездов хирургов или конференций у нас бывали большие приемы и для иностранных гостей. Александр Александрович изъяснялся на многих языках. Вести непринужденный разговор ему помогала природная живость ума.
Александр Александрович часто и сам выезжал в командировки. Помню, как однажды, вернувшись из Чили (там он подружился с хирургом Альенде, ценившим и любившим его), Александр Александрович рассказал забавный случай, как во время прогулки с друзьями-чилийцами он решил забраться на какую-то высокую гору, куда никто не хотел лезть из-за сильно разреженного воздуха. Александр Александрович полез один, и каково же было его изумление, когда на самом верху горы он встретил трех каких-то старух американок. Эксцентричные особы никак не могли упустить случая забраться туда, куда ни один черт не полезет. «Им все было надо так же, как и мне!» — смеялся Александр Александрович, рассказывая об этом эпизоде.
А как он любил привозить из своих поездок растения! Однажды привез семена кипариса, посадил их, сам за ними ухаживал и вырастил деревца. И как же горевал, когда они погибли, — в жаркое лето их забыли поливать те, кому мы их поручили, уезжая в отпуск.
Александру Александровичу постоянно привозили друзья какие-то заморские редкости. Однажды кто-то подарил ему двух детенышей-крокодильчиков. Ну конечно, дома их держать было негде, и Александр Александрович пристроил их в ванной одного из корпусов института. Он следил за ними, ежедневно навещал и кормил их, но кто-то недоглядел за ними, и крокодильчики подохли. Александр Александрович очень горевал.
Я вспоминаю, что традицию — держать в доме птиц — я переняла от Александра Александровича, когда увидела у него в проходной рядом с кабинетом множество птиц в клетках.
— Да, в институте были птицы, — говорит Нина, — а дома, здесь, у нас всегда был аквариум с рыбками. И помню, как, подняв очки на лоб, Александр Александрович склонялся над освещенным изнутри аквариумом, разглядывал своих рыб и изучал их повадки.
— Ты смотри, как они гоняются друг за другом и ведь, наверно, разговаривают на рыбьем языке, кричат что-то! Занятно!..
Кстати, эти наблюдения за золотыми рыбками не мешали ему быть страстным рыболовом. Мог часами сидеть с удочкой на берегу. Волжанин, он с детства обожал воду: лодка, удочки, гребля, дальние заплывы, голоса над рекой, все это навсегда осталось для него дорогим.
И теннис. Теннис — два раза в неделю в Москве и ежедневно в санатории на отдыхе. Тренером его был Корбут, и играл Александр Александрович превосходно…
Я вспоминаю, что когда-то здесь, в кабинете, стояло у Вишневских чучело аиста. Я тогда не успела расспросить у Лиды, что это за птица и почему ома здесь. Теперь аиста в комнате не было.