В полночь упадет звезда
Шрифт:
Обвинительная речь капитана Медреа продолжалась почти полчаса и закончилась лишь тогда, когда последний пункт обвинения, помеченный в бумаге, был им в достаточной мере развит.
Заканчивая, капитан Медреа посмотрел на капитана Смеу, словно для того, чтобы убедиться, доволен ли тот его заранее подготовленной речью. Но капитан Смеу смотрел в другую сторону. И, насколько можно было понять, ему было нестерпимо скучно.
Тогда Медреа вынул из кармана другую бумажку и торжественно прочел приказ, по которому капрал-краткосрочник Уля Михай объявлялся разжалованным в рядовые.
Хотя о наказании все знали заранее, у слушавших приказ мурашки побежали по спине. Те, кто стоял вблизи от Ули Михая, машинально взглянули на него. А он сам, замерев по стойке «смирно», смотрел прямо перед собой, словно рассматривая какую-то далекую точку. Выглядел он осунувшимся и бледным.
— Уля Михай, пять шагов вперед, марш! — приказал капитан Медреа Октавьян хриплым голосом.
Уля Михай выполнил то, чего от него требовали, и замер в положении «смирно» в двух шагах от капитана Медреа Октавьяна. Их взгляды встретились. Взгляд Ули не выдавал никакого внутреннего волнения.
«Сильный человек этот Уля»! — подумал капитан Медреа не без некоторого удовлетворения.
— Выполняйте приказ командующего, — сказал он, обращаясь к старшему унтер-офицеру Доробыцу.
Адъютант Доробыц подошел к Уле Михаю и, сорвав с его погон галуны, бросил их на землю. Галуны попали в лужу и поплыли по воде словно два маленьких желтых кораблика.
После этого капитан Медреа приказал всем разойтись. Сопровождаемый старшим унтер-офицером Доробыцем он поспешно направился к дому, еще более ссутулившийся и постаревший. Так же поспешно удалился и капитан Смеу.
Уля Михай оказался в окружении товарищей, каждый из которых стремился выразить ему свое сочувствие, заверить в своих дружеских чувствах.
Рассеянно взглянув на них, Уля грустно улыбнулся и спросил:
— У кого есть папироса?
В один миг ему протянули десяток пачек папирос. Он взял одну папиросу, закурил, поблагодарил и пошел к воротам с винтовкой через плечо, засунув руки глубоко в карманы брюк.
Никто не посмел идти за ним. Но едва он вышел на шоссе, Бурлаку побежал его догонять.
— Нехорошо оставлять его сейчас одного, — бросил он на ходу.
Догнав Улю, Бурлаку пошел с ним рядом, не смея заговорить.
— Что, старина? — спросил Уля. Голос его показался Бурлаку грустным и усталым.
— Я, парень, очень огорчен тем, что с тобой случилось. Черт меня побери, если я вру, но когда этот Доробыц сорвал с тебя галуны, у меня слезы навернулись! А ты можешь мне поверить, что у меня вполне хватило бы пальцев на руках, если бы я захотел сосчитать, сколько раз за всю свою жизнь я плакал.
— К чему тебе огорчаться? Я сам во всем виноват. Я должен еще сказать спасибо! Могло быть и хуже.
— Хуже? Ты же никого не убивал!
— Не говори так, «старик»! Конечно, радоваться тут нечему, но, хочешь не хочешь, надо признать, что всыпали мне правильно. Подумай только, что бы случилось, окажись на моем месте кто-нибудь другой, характером послабей?
— Мм-да! Ты прав. Но как это они узнали, что ты работаешь с шифром?
— Не знаю! Они шли напролом. И как бы ты думал, чего они от меня хотели? Не более не менее, как узнать, какой системой шифра мы пользуемся!
— Невероятно!.. Сказать тебе по правде, все эти призывы к бдительности мне всегда казались преувеличенными. Я думал, что это только Второй отдел, как говорит Мардаре, везде видит одних шпионов. Теперь-то я понимаю, что ошибался. И подумать только, как я спорил с Барбу, который утверждал, что ты вполне заслуживаешь этого наказания. Мне хотелось запустить ему в голову чернильницей. Проклятый!.. А вот оказывается, он был прав, хотя я убежден, что вся его принципиальность зависит от того, что он тебя не переваривает.
— Ты думаешь? — усомнился Уля Михай. — Не понимаю, из-за чего бы он мог злиться на меня. Но даже если ты прав, меня меньше всего трогает, переваривает меня Барбу или нет. Знаешь, больше всего я злюсь, что дал себя провести какой-то бабе. Черт бы ее забрал, но уж очень она хороша была! Да что там говорить! Паршивый у меня характер… Тянет меня к женщинам, да и всё тут!
Бурлаку Александру спросил с упреком:
— И зачем ты нам наплел эту историю с любовником, который тебя застал с венгеркой?
— Поверь мне, что только из страха. То же самое я рассказал и во Втором отделе. Но позже я понял, что у этих шпионов останется больше шансов спасти свою шкуру, если я скрою правду. Эти ребята из Второго отдела тешат себя тем, что только благодаря их ловкости им удалось узнать правду, а на самом деле…
Фраза оборвалась на полуслове. Уля Михай вдруг насторожился. Прямо навстречу им солдат вел штатского человека, одетого в длинную пелерину. Это был тот самый трансилнванец.
«Значит, им всё же удалось поймать одного из них», — сказал себе Уля. На губах у него появилась вдруг странная улыбка, которая немало удивила Бурлаку.
— Что случилось, Уля? — спросил он, заинтригованный. — Ты что, знаешь этого типа? Экая бандитская рожа!..
— Что ты! В жизни его никогда не видел. Просто я вспомнил одну страшно неприятную для меня штуку. Моей приятельнице исполняется сегодня двадцать пять лет, и, представь себе, я забыл ее поздравить. Но самое скверное, что она, не получив моей телеграммы, подумает, что я погиб где-нибудь в этих краях, и будет очень переживать.
— Пошли ей сегодня телеграмму.
— Послать-то я пошлю, но когда она ее получит? Через неделю, не раньше. А до этого сколько слез будет пролито… Ей-богу, я настоящая свинья!