В полярной ночи
Шрифт:
— Вы занимались высокой стратегией, — сказал Седюк, улыбаясь. — Неудобно было мешать.
Телехов смущенно махнул рукой.
— Это так, просто всех тревожит положение на фронте. Перед работой мы всегда полчасика поговорим, выслушаем записанную по радио сводку, кто сам не слышал. Вы к этому привыкнете. В двенадцать мы ходим к строителям, у них единственный во всем отделе хороший репродуктор.
— А у вас, вероятно, единственная во всем отделе карта, — заметил Седюк, указывая на ученическую карту, лежащую на столе.
— Единственная, — подтвердил Телехов. — Ну, а теперь о деле, товарищ Седюк. У нас есть почти сто
— Короче, весь технический проект завода, — усмехнулся Седюк.
— Весь технический проект, правильно! — быстро согласился Телехов, испытующе взглядывая на Седюка. — Ваш начальник, Назаров, подпись свою ставить отказывается, требует утверждения в Москве. Вы сами понимаете: какая может быть сейчас Москва! В лучшем случае, это месяцы проволочек, на это мы пойти не можем. Положение очень сложное: лежат десятки принципиальных схем, их надо детализировать, начальник мехмонтажа Лешкович уже сейчас требует монтажных чертежей, он месяц назад приступил к изготовлению конструкций и агрегатов, а мы ничего не можем сделать. Наш план — до ноября выпустить пять тысяч листов. И эти пять тысяч листов задерживаются потому, что на десяти листах нет нужной подписи!
— И как вы выходите из затруднения? Прекратили проектирование до полного согласования с эксплуатационниками?
Телехов пожал плечами.
— Мы никак не выходим из затруднения. Мы работаем. Мы каждый день выпускаем семьдесят листов. У нас нет другого выхода — надо же строить завод! — Он открыл ящик своего стола и вытащил кипу чертежей и записку. — Вот, — сказал он, протягивая их Седюку, — очень прошу, ознакомьтесь с этим, подпишите, если согласны, и перейдем к следующим вопросам — конкретным решениям по узлам.
— Давайте сделаем так, — предложил Седюк. — Дайте мне стол и вот все это, — он показал на объяснительную записку и чертежи, — и я не торопясь изучу. А там мы продолжим наш разговор.
Телехов немедленно согласился. Он встал, осматриваясь, куда бы посадить Седюка. В комнате свободных столов не было. Телехов снова попросил молодого проектанта:
— Коля, достаньте стол в инженерной геологии — они все бегают по промплощадкам, у них есть свободные столы. Скажите Пустовалову, что я очень прошу.
Коля, видимо, привык к подобным поручениям. Он встал, не отрывая глаз от лежавшего перед ним чертежа, минуту осматривал его с довольным видом, сделал лихой росчерк на трафарете и вышел. Седюк предложил свою помощь — Коля пренебрежительно пробормотал, уходя:
— Слишком много — двоих на один стол. Принесенный Колей стол поставили около Телехова. Седюк разложил листы принципиальных схем и пояснительную записку. Он начал работать, но никак не мог сосредоточиться: его все занимала мысль, что он знает — и хорошо знает — сидящего рядом с ним худенького пожилого инженера. Он даже вспоминал его лицо, странно измененное, более молодое. Он поймал взгляд Телехова и сказал:
— Простите, у меня такое ощущение, будто мы с вами знакомы, а откуда — не могу припомнить. Может, вместе припомним?
Телехов предположил:
— Наверное, встречались на одном из заводов?
Он называл заводы черной и цветной металлургии, а Седюк отрицательно качал головой. Потом Телехов упомянул «Красный Октябрь» — на этом заводе Седюк проходил практику. Телехов, оживившись, стал припоминать общих знакомых, руководителей заводов и цехов.
— Главным инженером был Херсонский, директором — Трейдуб, — говорил Телехов. — Неужели вы Херсонского не помните? Весь завод его знал. У него была секретарша — очаровательное, капризное существо, очень дельный работник, ее почему-то все звали Аргентинка.
— И Аргентинку не помню, — улыбнулся Седюк. — Фамилии, что вы называете, я хорошо знаю, но лично с этими людьми не был знаком. Я ведь был просто студентом-практикантом, а что может быть общего между практикантом и главным инженером такого гигантского завода?
— Завод солидный, — согласился Телехов. — Самый знаменитый в Советском Союзе завод качественных сталей. Сейчас его разбивает с воздуха немецкая авиация. — Телехов помрачнел и скорбно смотрел в пространство. Помолчав, он сказал горько — Сколько сил, сколько души мы вложили в этот сталинградский завод — и зачем? Спали неделями у мартенов на монтаже и пуске, ночевали у валков блюминга… Уезжая, думали о заводе как о любимом детище… А сейчас все это летит на воздух, не только сталь и огнеупоры — мысли, страсти, муки, радости наши!
Седюк пробормотал, не глядя на Телехова, — ему до боли было понятно мучение, звучавшее в словах старого инженера:
— Я думаю, наши не отдадут такой завод на растерзание. Его, наверное, эвакуировали.
Телехов сурово возразил:
— Молодой человек, — простите, что я вас так называю, я много старше вас, — молодой человек, сталинградский завод качественных сталей невозможно эвакуировать. Для этого требуются тысячи эшелонов, два-три месяца времени, армия демонтажников. Мы с вами инженеры, должны понимать, что говорим, — ни эшелонов, ни времени, ни рабочих нет. Этот завод отдан в жертву дракону войны. Я знаю каждый его уголок, каждый агрегат, каждый его пролет и вижу, вот попросту вижу, как он работает под грохотом бомбежек. Он будет работать до тех пор, пока в него не ворвутся немцы.
Телехов замолчал и отвернулся. Этот разговор Седюка взволновал — он тоже видел знакомые цехи, пышущие огнем печи, день и ночь работающие под вражеской бомбежкой. Уж кто-кто, а он изучил, что такое работать под бомбами! И вдруг Седюк вспомнил, откуда он знает Телехова: перед ним встала знакомая затрепанная книжка, пятнадцатое, юбилейное издание классического курса электропечей, с первой страницы книги смотрело лицо ее автора — профессор, доктор технических наук, худые щеки, седая эспаньолка… он, Телехов! Седюк повернулся к соседу.
— Я вспомнил вас! — сказал он обрадованно. — Ведь вы — профессор Телехов, а я — ваш ученик, хотя ни разу вас не видел, — по вашему курсу я сдавал электрометаллургию. Я очень хорошо помню ваш портрет, каждый день рассматривал.
Он встал, словно знакомясь впервые, и крепко пожал руку Телехову, потом стал расспрашивать, как тот попал из Москвы на крайний север. Телехов отвечал кратко — воспоминания были не из приятных. Война застала его на юге, на монтаже новых агрегатов днепропетровского завода; не окончив монтажа, он принялся за демонтаж, вывозил на восток оборудование, был на Урале, в Новосибирске, оттуда получил назначение в Ленинск. На старости лет пришлось и переучиваться и доучиваться, садиться за новые для него расчеты.