В последний раз спрашиваю по- хорошему: Ты на мне женишься? (дилогия)
Шрифт:
— Марисса, ты хочешь иметь все и сразу, но так не бывает, особенно учитывая твой характер и твою ревность…
— Ревность, ревность, — передразнила Лорри Марисса, — Это Шертес тебе рассказал о моей ревности?
— Лорри молчала, все было понятно и без слов. — А он рассказал тебе, что сначала я не была ревнивой, и что мою ревность спровоцировал именно он?
— Говорил, — тихо ответила Лорри, — Говорил, что сначала это твоя ревность вызывала новый всплеск страсти, а потом…
— Да, так сначала и было, — перебила ее вампирка. — Я видела, что он флиртует с девушками не всерьез, и ревность моя была ненастоящей, но вот однажды я вдруг поверила, что он сможет от меня уйти и тогда я всеми силами вцепилась в него. И чем нам было хуже вдвоем, тем сильнее я держала его… Понимаешь,
— Нет, просто ты хотела того же, чего хотят все на свете: чтобы их любили. Любили просто так, а не за что-то. Не за красоту, не за ум, а за то, что ты такая, какая есть, со всеми недостатками и достоинствами.
— Так почему Шертес этого не хотел?! Знаешь, как сильно я его любила!
— Марисса! — взмолилась Лорри. — Ну откуда я знаю? В отношениях очень много зависит от характера мужчины и женщины. Я думаю, поэтому так мало по-настоящему счастливых семей.
— А ты с Шертесом была счастлива? — прямо в лоб задала Марисса очень сложный и очень неприятный вопрос.
— Марисса! — застонала Лорри. — Зачем ты меня об этом спрашиваешь?
— Вы были счастливы с Шертесом? — словно не слыша Лорри, повторила вампирка. Лорри отвернулась от Мариссы и уставилась неподвижным взглядом в стену, не зная, что ответить. С одной стороны безумно хотелось сказать, что они были немыслимо счастливы с Шертесом, но что- то останавливало Лорри от таких слов. Во-первых, это была не совсем правда, поскольку о том, что чувствовал Шертес, она не знала, а сам он ей не говорил. Во-вторых, как бы ей не хотелось уколоть Мариссу, мол, вот, что ты наделала, разрушила семейное счастье — в данный момент, это было неправильно, опять же с учетом того, а было ли это счастье на самом деле? Ну и в-третьих, Лорри было банально жаль Мариссу. Говорить ей как они с Шертесом были счастливы, после того, как Марисса рассказала, как ей плохо, было просто жестоко, и Лорри решила сказать все, как есть, вернее все так, как она это понимает:
— Марисса, у нас был медовый месяц, мы еще не прошли испытание первой настоящей ссорой, поэтому, конечно, мы были счастливы.
— Испытание первой ссорой? — удивилась вампирка. — Вы что ни разу не поссорились?
— Ссорились, но я говорю о настоящей ссоре, а не о той, когда каждый супруг старается уступить другому, в любом самом мелком недоразумении. Я говорю о ССОРЕ, первой и настоящей, когда сексуальные желания уже немного притупилась и вперед выходят доселе скрытые черты характера каждого из супругов. И поверь, именно эта ссора и определит дальнейшую супружескую жизнь. Обычно такое противостояние возникает, когда сталкиваются лоб в лоб интересы новой родившейся семьи, и интересы каждого из супругов, которые были им присущи до этого. Это может быть, что угодно, например, пижама в желтое солнышко, которое мать мужа подарила своему сыну. Пижама, которая вызвала мгновенную и неиссякаемую ненависть в молодой супруге и которую (эта молодая супруга потребовала немедленно уничтожить, чтобы никогда больше не видеть).
— Ха, — хмыкнула неверяще Марисса, — и, что тут страшного? Ну, выбросит муж эту пижаму — и все дела.
— А вот и нет! — торжествующе ответила Лорри. — Эта пижама всего лишь символ. Символ того, кто из супругов будет от кого находиться в зависимом положении. Если бы допустим самому мужу не понравился подарок мамы, он бы и без просьбы жены избавился бы от него по-тихому. А если он с удовольствием напялил ее? Если эта пижама дает ему чувство поддержки семьи, уверенность, что семья рядом? Он, разумеется, не скажет этого, но если жена в приказном порядке заставит его это сделать, то это будет означать одновременно несколько вещей: мужчина, начиная с этого дня во всем будет уступать жене — это плохо, но не смертельно, гораздо страшнее другое: жена перестанет считаться с его мнением и в конце концов перестанет его уважать.
Лорри говорила все это Мариссе, и вдруг почувствовала себя этакой "классной дамой" наставляющей воспитанницу на путь истинный, ей стало немного смешно, особенно из-за того, что все рассказанное произошло лично с нею. Лорри, как сейчас помнила ту пижаму мужа Вити: желтые солнышки рядом с желтым месяцем и между ними космические кораблики и все это на ярко синем фоне. Она помнила как ее бесила эта пижама, но больше всего бесило то, что Витя предпочитал этому безобразию пижаму в серо-зелено-белый геометрический узор, что подарила ему она. И вот сейчас (только сейчас) ей стало безумно стыдно, вспомнив, как она облила пижаму с солнышками белизной, и как муж грустно смотрел на белесые пятна на штанах. "Н-да, — подумала Лорри, — я, похоже, была еще той стервой. Интересно, а с Шертесом такое бы прокатило?" — и она сама себе ответила, что нет. И дело не в том, что она любила его, и не захотела бы обижать. Нет, дело было в том, что он потом бы нашел десятки очень действенных способов, чтобы довести до ее сведения, что так поступать нельзя. — Где же Шертес? Почему они не возвращаются? — перевела она разговор, поскольку воспоминания о муже вызывали в душе одновременно и стыд и раздражение. Увидев удивленный взгляд Мариссы, она поняла, что надо как-то объяснить свое нетерпение:
— Вы же с Эгом догадались, что Страг ищет архимага, Зачем тратить время на расспросы, может, лучше было бы отправиться сразу к нему? Вдруг в эту минуту тот уже у него, но поскольку Альзер не догадывается, что Страг жив, то находится из-за этого в смертельной опасности?
— Шертес считает, что попасть к Альзеру очень не просто…
— Шертес считает, Шертес говорит, — сварливым голосом пробормотала Лорри. — А сами мы с тобой не можем думать и считать по-другому?
— Даже если бы мы с тобой считали по-другому, все равно ничего сделать нельзя, — удивительно разумно и спокойно ответила Марисса. — Кроме Шертеса никто не знает ни как найти Альзера, ни как к нему добраться.
— Хорошо, — с нажимом сказала Лорри. — Но мы может подумать, как нам дальше действовать, и предложить свой план, а не ждать, когда Шертес соизволит поделиться с нами своим!
— А, что мы можем придумать? — уныло спросила Марисса. — Страг и раньше был нам не по силам, а теперь, когда он заполучил тело шагарра с его бешеной регенерацией, он стал, практически, бессмертным. Любая рана затянется мгновенно, любой яд для него, как слабительное, разве что отрубить голову… — Марисса замолчала. — Нет, это не выход, — резко сказала она. — Без головы Деттер не сможет занять свое тело, а для меня сейчас самое главное, чтобы тело Эга принадлежало только ему! Послушает, что скажет Шертес, он должен, он обязан, что-то придумать.
Глава 5
Шертес и Эг возвратились через несколько часов. Марисса и Лорри места себе не находили, ожидая их. Лицо вампира было таким угрюмым, что без слов было понятно — он принес дурные вести. Так и оказалось. Он начал без предисловий.
— С того дня, как вы видели Страга в Академии, он там больше не появлялся. Я поговорил с ректором, с несколькими магистрами, и, зная, как Страг действовал в прошлом, заставил их выяснить, не уезжали ли внезапно, без предупреждения, некоторые преподаватели. И как выяснилось — уезжали. Пропали два молодых и очень перспективных аспиранта, но никого их исчезновение не насторожило. Один из них считал, что ему не дают возможности получить звание магистра и постоянно угрожал уйти из Академии, а вот второй… — Шертес сделал паузу для более сильного эффекта. — Второй занимался изучением рукописей давно исчезнувшей расы, то есть шагарр, и достиг немалых успехов расшифровывая тексты, что ранее прочесть было невозможно. Понимаете, к чему я веду?
— Что ж тут непонятного? — тихо сказала Лорри. — Страг хочет научиться полностью управлять своим новым телом, для этого ему нужен тот, кто ему в этом поможет. А почему никто не стал искать этого… историка?
— Потому что он и раньше исчезал также внезапно, если ему было необходимо отправиться на изучение рисунков или надписей в каком-нибудь захоронении. Он был очень увлечен своим делом и очень рассеян, часто забывая предупреждать о своих отлучках. Все так как когда-то уже было, — с тоской сказал Шертес. — Ничего не меняется.