В праздник цветущей вишни
Шрифт:
В самолете очень много военных, и, возможно, поэтому маршрут несколько изменен – сначала летят в Пхеньян, Порт-Артур, а потом в Шанхай. Когда в разговоре наступает пауза, Анна откидывает голову и закрывает глаза.
Но воспоминания не могут отвлечь ее от мыслей о пленке. К своему ужасу, она начинает ощущать, что края жесткой пленки, колючей, как терновник, врезаются в ее тело и каждое движение причиняет ей острую боль. Ей кажется, что на бедрах проступает кровь. А что, если кровь просочится сквозь платье?.. Она застывает недвижимо в своем кресле, но самолет болтает, и это приносит ей новые мученья.
А японский генерал, сидящий
Знал бы Зорге, что его курьер, Анна Клаузен, обмотанная микропленкой, словно шелкопряд в коконе, летит в самолете вместе с первым контрразведчиком и диверсантом Японии Доихара Кендези! Генерал Доихара летел в Маньчжурию, его назначили командиром 14-й дивизии, которую перебрасывали из Японии на материк, в Китай. Это было перед началом большой войны. Доихара был снова предвестником грозных, кровавых событий.
Только перед Порт-Артуром генерал, прощаясь, назвал свое имя. Ему было приятно познакомиться с такой интересной женщиной...
В Порт-Артуре сошли все военные, и их места заняли новые пассажиры, но их было немного, самолет до Шанхая летел почти пустой.
Внизу горные хребты сменялись долинами, петлями зеленых рек, потом снова появлялись горы, но уже островерхие, с рваными зубастыми вершинами. Суровость северного пейзажа сменилась мягкой лиричностью юга. От малахитовых гор падали тени на долины, изрезанные оврагами. И очертания оврагов были похожи на причудливые деревья, на крылатых драконов, будто вырезанных китайскими резчиками на гигантском плоском камне.
Обедали в Цзинане в низенькой тесной столовой при аэродроме. Ели трепангов, бамбуковые ростки, закончили обед, по китайскому обычаю, супом.
Анна сидела за столом, не снимая пальто, боялась показаться слишком полной. А главное, она ничего не могла сделать с этой злосчастной пленкой, которая действительно до крови натерла ей тело.
После Цзинаня летели еще несколько часов. Погода испортилась, и Янцзы, разлившаяся, как в половодье, почти не была видна в туманной дымке.
Стало покачивать, самолет проваливался в воздушные ямы, и Анне было уже не до нежно-зеленых рисовых полей, плывущих внизу.
На аэродроме, усталая, разбитая, она наняла рикшу и поехала в гостиницу. До назначенной встречи оставалось немного больше двух часов. Анна привела себя в порядок, переоделась, извлекла из пояса пленку, уложила ее в коробку от конфет, аккуратно завернула и перевязала лентой. К счастью, выступившая кровь не испортила кадры, только на перфорации застыли темные пятна.
Когда стемнело, мадам Анна Клаузен вышла из гостиницы и отправилась на Баблинг-вел-род, улицу Гремящего родника. Теперь она была в светлом летнем костюме, лацкан ее жакета украшала черная брошь с искусственным диамантом – такие делают в кустарных мастерских вокруг Карлсбада. Чехи, судетские немцы – превеликие мастера на такие украшения.
На улицах уже зажглись фонари, когда Анна остановилась перед витриной универсального магазина. В руках у нее была дамская сумочка и коробка конфет. Казалось, она вся поглощена изучением выставленных нарядов, и вдруг перед ней появилась женщина с такой же диамантовой брошкой.
– Послушайте, – воскликнула она, – у вас такая же брошь, как у меня!
– Мне привезли ее из Карлсбада, – ответила Анна заученной фразой.
Они стояли будто две приятельницы, встретившиеся случайно на улице.
Женщина попросила Анну подержать ее сверток – что-то попало в туфлю.
– Благодарю вас! Теперь хорошо.
Анна отдала ей свой сверток, и они разошлись. Задание было выполнено. Анна Клаузен облегченно вздохнула.
Она вернулась в гостиницу, распаковала сверток и вынула из него зеленую пачку долларов. Пересчитала – пять тысяч. Утром она пошла на набережную Вампу – широкую и просторную, как ипподром, с клумбами цветов и высокими, шуршащими на ветру пальмами. Мраморный вход в Английский банк сторожил бронзовый лев с косматой, позеленевшей от старости гривой. Анна вошла в прохладный, торжественно тихий зал, похожий на готический храм с хрустальными оконцами – исповедальнями. Здесь все говорили вполголоса.
Анна внесла деньги на счет мистера Клаузена и теперь была совершенно свободна.
Через день Анна Клаузен вернулась в Токио. А микропленка тридцать восемь роликов, вместившихся в коробку от шоколадных конфет, добытая с таким напряжением и опасностью, неведомыми каналами была доставлена в Москву на Знаменский переулок.
МОСТ ЛУГОУЦЯО
И все же братьям-близнецам Терасима пришлось разлучиться...
После той холодной, промозглой ночи, когда солдат подняли по учебной тревоге и повезли в город на маневры, прошло около месяца. Солдаты понемногу начали забывать о событиях тех ночей, когда они трое суток голодные, как бездомные кошки, мерзли на улице и снег, точно переваренный рис, мягкий и липкий, плотным слоем лежал на их плечах и шапках... Он напоминал то белое варево, которое таскали они в деревянных бадейках, там, в городке Хираката, когда работали крабито – рисоварами. Только рис для саке был невыносимо горячий, а снег холодный и липкий. И еще неизвестно, что лучше...
Им сказали тогда, будто кто-то хотел убить императора и они обязаны были выполнять свой долг – защитить сына неба. После этого про них словно забыли. И вдруг солдатам сообщили совершенно противоположное – оказывается, они выступили против императора, покрыли себя позором, и теперь их полк должны расформировать, а солдат разошлют кого куда. Полк действительно разоружили, и солдат, словно новобранцев, отправили в Китай на пополнение воинских частей. Ичиро оказался в Северном Китае, а Джиро услали в Маньчжурию. Но перед тем как погрузить на пароход, всех солдат повели в храм предков помолиться за императора. Они слушали письменную клятву в верности императору, кричали «Банзай!», пили священную саке из махоньких фарфоровых наперстков-чашек, потом в воинственном настроении грузились на пароход...
Ичиро навсегда запомнил, как шел он в деревне после призыва впереди новобранцев и нес на плече большую самодзи, похожую на деревянную лопату, которой отец провеивал рис. И каждый провожающий поставил на большой лопате-самодзи свой иероглиф – с пожеланием, как рис из котла, загребать добычу во время войны. В Китае войны не было, во всяком случае Ичиро еще не принимал участия в боевых операциях, но судьба как будто начала ему улыбаться, солдату Ичиро уже перепала кое-какая добыча. Этим Терасима обязан был своему земляку Исияма, служившему третий год в армии Он оказался родом из соседней префектуры, бывал даже в деревне, где жил Терасима. Приятно встретить земляка на чужбине. Они познакомились и подружились.