В преддверии бури
Шрифт:
— Вернёмся на Перекрёсток — выясним, — нехорошим тоном посулил Корис и хотел было добавить «Если он ещё существует», но вовремя спохватился.
— Если вернёмся, — точно прочитав мысли командира, поправил искатель и тихо, так, чтобы Корис не услышал, добавил:
— Только не верю я, что нас там ждут. А если и ждут, то не с распростёртыми объятиями.
Юный искатель даже и предположить не мог, насколько прав. Он просто чувствовал, что их место отныне тут, в странном мире под названием Шагрон. И отчего-то был уверен — скоро он получит ответы на свои вопросы. Наверное, так пытались
…А когда затихли, наконец, зимние вьюги, и могучие сугробы покрылись грязной тёмной коростой, в деревеньку Воробьиное Гнездо вместе с весной пожаловала сотня отборных имперских солдат, усиленная сразу пятёркой башенных магиков. Да не просто магиков — ищеек. Переговорив со старостой, глашатай, приданный сотне, хорошо поставленным голосом зачитал длинный указ императора о поимке беглого мага и положенных вознаграждениях и, дождавшись, пока вокруг соберётся прилично народу, демонстративно повесил на стену сторостиного дома пергамент с портретом беглеца. И в этот же день сотня двинулась дальше, оставив в Гнездах двух магов из пяти и десяток солдат во главе с десятником.
Спустя два дня пергамент со стены исчез, по всей видимости, шалун ветер решил забрать новую игрушку с собой, и дриммеры, занятые всё это время на древорубном подворье, так и не узнали, как же выглядит разыскиваемый.
А ещё через день исчез Арэн. Вернее, как подсказали Корису древорубы, ушёл, не забыв перед этим попросить расчёт. И только после всех расспросов, когда Корис и Локи, запершись в комнате, лихорадочно думали, что же им теперь делать без искателя, на столе обнаружилась не замеченная ими ранее записка. На крошечном клочке пергамента, оторванного, по всей видимости, от пропавшего портрета беглеца, красовалось коряво выведенное грифелем послание:
«Я понял. Не ждите меня, найду вас сам…»
Глава 4
Его звали Влад, и он был близким знакомцем хозяина. В таверне он появлялся нечасто, но уж если появлялся, то шуму наводил немало. Вернее, само его появление никто никогда не замечал, просто в какой-то момент от спрятавшегося в тени углового стола доносился радостный возглас Аины — подавальщицы, нанятой Швелем в помощь мне и Каю, и все понимали — пришёл Влад, и вскоре будет большая пьянка.
Будучи обнаруженным, он пересаживался к стойке, по пути перебрасываясь шуточками с редкими знакомцами среди посетителей. Аина всякий раз делала попытку усесться к нему на колени, но он как-то очень ловко выпутывался из кольца её рук и, шлепнув подавальщицу по попе, отворачивался. Аина краснела, хихикала и с неохотой отправлялась на кухню за новыми блюдами. Мы со Швелем однажды даже поспорили, как скоро её усилия увенчаются успехом. Я поставила целых пять злотов, что не позднее лета, Швель, лучше знакомый с альтарской традицией играть свадьбы по весне, а не осенью, рассчитывал на более ранний срок.
Покамест, однако, дело с мёртвой точки не двигалось.
За стойкой Влад всегда заказывал кружку пива, которое Швель варил лично, не подпуская к процессу даже кухарок. И, потягивая пенный напиток, дожидался хозяина. Тот же, заслышав о визите, довольно споро заканчивал дела и выходил в зал приветствовать гостя; вдвоём они опять пересаживались за столик, и тут начиналось веселье. Пиво лилось рекой, кружки звенели, не прекращая, раскрасневшаяся Аина не успевала подносить выпивку. Конечно же, всё было «за счёт заведения».
Был он с виду обычный работяга-ремесленник, такой же, как и многие другие, кто приходил в таверну пропустить кружечку-другую, пока за окном метёт снегами холодная северная метель. Так же шутил, так же пил, так же горланил песни и пьяно поругивал императора, точащего зуб на Альтар, и баронов, что никак не объединятся, чтоб противостоять возможной интервенции. А глаза у него всегда оставались внимательные, цепкие, цвета серого осеннего неба, по осеннему-же ледяные. И движения, несмотря на хмель, были плавные, скупые, нарочито неспешные. Точно у опытного бойца вроде мастера Геона.
Откуда он прибыл в Тамру, не знал даже Швель. От расспросов хмельных собутыльников Влад уходил ловчее лисы, переводя их то в шутки, над которыми смеялась вся таверна, то в расспросы о самом любопытствующем, а то и в присущие моменту тосты, после которых хмель, струящийся по жилам вопрошающих и, кажется, заменивший собою их кровь, покрывал рассудки пьяным беспамятством — и тут уж всем становилось совсем не до любознательности.
Наутро после особо бурных пьянок, когда они со Швелем не могли сесть на стул, не сломав его, Влад, держась за голову, приходил чинить мебель — ту, что можно было починить. А потом доламывал то, что починке не подлежало, а обломки аккуратно укладывал подле очага, облегчая нам с Каем растопку. Взамен окончательно испорченных стульев он приносил новые — каким бы ни было его прошлое, оставившее след в движениях и взгляде, плотником он был и впрямь хорошим и мебель делал сплошь для зажиточных негоциантов да членов магистрата. Швелю, даже и близко не столь состоятельному, он помогал только лишь по дружбе.
Сегодня, судя по радостному возгласу Аины, в таверне планировалась очередная попойка.
— Кай, где эти карговы ребрышки? — требовательно крикнула я, протирая только что вымытые кухаркой кружки. — Неси скорее, сколько ещё господа должны ждать?!
— Уже-уже, — мальчишка выскочил из кухни с блюдом в руках. — Куда их?
— Дальний столик во-он там, — показала я. — Живее! И скажи Аине, что юбку свою пусть просиживает, когда еду всем посетителям разнесет. А то выгоню её к карговой матери! Ей Швель жалованье за что платит?
Кай, усмехнувшись, умчался, ловко лавируя между столами. Проводив его взглядом, я вернулась к кружкам.
Зал был переполнен. Швель был прав, когда говорил, что с моим появлением посетителей прибавится — не каждая таверна может похвастаться, что буйных выпивох из неё выкидывает, даже не напрягаясь, хрупкая с виду девица. Многие приходили, чтоб просто поглазеть на это зрелище, иные, не блещущие умом — чтоб проверить на себе. Таких я вышвыривала в сугробы с особым удовольствием.
За моей спиной едва слышно скрипнул высокий табурет.