Шрифт:
Феликс Дымов
"В простом полете воображения..."
С 1958 года и до самой смерти в 1972 году ученый и писатель И. А. Ефремов вел переписку с ленинградскими писателями Е. П. Брандисом и В. И. Дмитревским. Письма Ивана Антоновича предназначались одновременно обоим адресатам, независимо от того, кому были направлены. В настоящее время оригиналы хранятся в архиве Е. П. Брандиса у его вдовы К- Ф. Куликовой. Благодаря любезности Киры Федоровны и с разрешения Таисии Иосифны Ефремовой мне удалось ознакомиться и поработать с письмами. В них кусочки автобиографии и рассуждения о творчестве, научные и литературные концепции, непреклонность борца, уже подарившего стране несколько месторождений полезных ископаемых, разгадавшего тайны захоронений древних животных,
Естественно, что все это находило отражение в его письмах. Вчитываешься в них -- и возникает образ мыслителя и мечтателя, человека доброй и щедрой души.
"Трудами и душой налаженное..."
Порой в своих высказываниях Иван Антонович весьма крут, резок и беспощаден. Но это -- следствие жизненного опыта и принципиальности, а не черствости характера. А может ли быть непринципиальным человек, прошедший свою символическую "дорогу ветров"? Особенно ненавидел он бюрократов, чиновников от науки и литературы, людей бездеятельных и равнодушных. Не случайно на вопрос анкеты "Что может вас рассердить?" он ответил: "Ложь, лицемерие, хамство, жестокость, трусость". Можно смело добавить еще одно: неприятие нового. Он предвидел, предчувствовал, предвосхищал нашу сегодняшнюю перестройку, откровенно мечтал о ней, наблюдая то, что подчас происходит вокруг:
"Москва, 14 окт. 1963. Дмитревскому.
...трудами и душой налаженное Вами, интересное и полезное для других оказывается выброшенным за борт как пустая бумажка, и нет никакой возможности отстоять его, потому что сражаться с паровым катком или бревном без противотанковой пушки нельзя. Вот тогда получается на душе тоскливо от внезапного понимания, что мир вовсе не так уж хорош, как кажется и как хочется, и, главное, будущее не обещает чудесных превращений...
Все это я пережил не раз за свою длинную научную жизнь и так и не научился не огорчаться и не надеяться на лучшее..."
Содружество в одном человеке ученого и писателя позволяет Ефремову с ясной головой оценивать не только место его собственных произведений в советской литературе и в мировой культуре, но и анализировать как бы со стороны значение их научно-фантастической основы. Он вообще много размышляет о литературной "окружающей среде", ее изменчивости и развитии, о фантастике, для которой сделал так много, как никто другой. (Теперь случается, его именем "божатся" и некоторые бывшие его гонители!) Многими мыслями он спешит поделиться со своими ленинградскими друзьми и единомышленниками, так же преданными фантастике, как и он, так же много сделавшими для нее. Нелишне отметить что оба ленинградских адресата Ивана Антоновича по-настоящему любили его и как человека, и как писателя. И еще как энциклопедиста, научного прогнозиста, историка. Брандис в числе первых выступил с обзором творчества Ефремова. Вместе с Дмитревским они стали и его первыми биографами, выпустив книгу "Через горы времени" (Л., Советский писатель, 1963). Только почти четверть века спустя появилось новое исследование жизни и творчества ученого и писателя -- монография П. К. Чудинова "Иван Антонович Ефремов" (М.,Наука, 1987)).
Понимая, что литература мечты должна .опираться на все достижения научного прогнозирования и социологического предвидения -- обоснованного и не очень обоснованного, -- Иван Антонович и сам, вслед за критиками, пытается проследить возможное влияние на него утопистов. Он ищет произведения, с которыми мог бы сопоставить свою "Туманность..." и с которыми не может не полемизировать. Вот что отмечает писатель в двух письмах Дмитревскому:
"Москва, 1 января 1961.
Из классических утопистов мне наиболее приятен Фурье /он наиболее трезв в суждениях/. На "Андромеду" они могли повлиять лишь отдаленно, потому что теперь это -- почти религиозные мечты о праведном человечестве, и мы понимаем, насколько сложнее общественное развитие нашей планеты. Ближе всего к "Андромеде" Уэллсовские "Люди как боги" -- вещь в свое время так же недооцененная нашими философами, как позднее кибернетика.
Романа Бреммера "В туманности Андромеды" я не читал -- не мог достать, его нет в СССР, равно как и другой книги об Андромеде: 1956 /"Рассвет в Андромеде"/.
Первый роман, насколько помню, -- на спиритической основе. Третья известная мне вещь (есть у меня) это роман Мерзка: "Темная Андромеда (А. С. Мегак, Ьагк Апагогпеда, Ьопйоп, 1954)--чудовищный, типично американский, межгалактический пошлый и вульгарный шпионаж. Есть еще небольшая повесть "Пленены в Андромеде" (Мароопес! ш Апс1готес1а), не помню автора, тоже пустяковина космических заговоров, необычайных чудовищ и очаровательных астронавток.
Как видите, ни одна из этих книг не могла быть отправной точкой для моей "Андромеды" потому ли, что я не читал, или потому, что чепуха".
"Москва, 3.04.61. ..важнейшая ошибка в разделе об утопиях -- это от
сутствие Чернышевского. Как ни навязло в зубах многое о Чернышевском, но тут, пожалуй, надо сказать, что все утописты, и Фурье в том числе, говорили об утопиях, как о прекрасной сказке, хотя и зовущей умы, но бесконечно далекой от реальности. А Чернышевский первым заговорил о прекрасном будущем, как о настоящей реальности, достижимой в соединенных усилиях лидей".
Письма Ефремова позволяют заглянуть в его творческую лабораторию. Он охотно рассказывает друзьям о замыслах, умеет обосновать выбор героев и описываемой исторической эпохи, объяснить причудливый ход мысли. Интуицию и воображение он рассматривает и использует как точнейший инструмент. В предисловии к первому Собранию сочинений, увидевшему свет после его смерти, он пишет: "Удалось подчас проявить загадочную для моих коллег интуицию в решении вопросов разного калибра. Та же интуиция помогла и в моих рассказах,.. Кроме полета воображения и интуиции, координат для заглядывания в будущее нет".
Вот пример самоанализа Ефремова:
"Москва, 25/11 --61, Дмитревскому.
О Баурджеде. В основе -- историческое лицо -- некий казначей фараона У-й династии Древнего Царства Бау-ркар, о котором известно, что фараон Сахура послал его к крайним пределам юга. Я перенес действие в У1-ю династию, потому что мне показалась более драматической история фараона Джедефра, и соответственно изменил имя казначея, связанное с именем фараона. Источники, которыми я пользовался, даже трудно перечислить, в общем, примерно все, что есть по эпохе всех трех царств на русском языке -- десятки сводок и сотни отдельных работ, от "классических" (Брестед, Маспе-ро, Голенищев, Тураев и мн. др.) до самых последних советских исследований".
"Москва, 20. 06. 61. Дмитревскому.
Сущность "Лезвия..." -- в попытке написания научно-фантастической (точнее -- научно-художественной) повести на тему современных научных взглядов на биологию, психофизиологию и психологию человека и проистекающие отсюда обоснования современной этики и эстетики для нового общества и новой морали. Идейная основа повести в том, что внутри самого человека, каков он есть в настоящее время, а не в каком-то отдаленном будущем, есть нераскрытые могучие силы, пробуждение которых путем соответствующего воспитания и