В провинции, у моря
Шрифт:
Но прошла минута-другая, удара не последовало. Ксения с опаской открыла один глаз, потом другой. Темнота и дождь. Струи дождя затекали за ворот куртки – но Ксения ощутила это только сейчас. Не рискуя подняться, она обследовала взглядом пространство вокруг и, когда повернула взгляд вправо, увидела низко, почти на уровне земли светящиеся светоотражательные полоски. Ее преследователь сидел рядом с ней на тротуаре почти в такой же позе, что и она: скорчившись и обхватив голову руками, – как бесформенный куль. Потом из прорези в этом куле выпросталась рука, протянулась по направлению к ней и молодой мужской голос сказал: «Вставайте, холодно сидеть, наверное». Ксения оперлась на протянутую руку и встала. Встал и тот, кто сидел рядом, оказавшись сантиметров на двадцать выше ее.
–– Вы можете идти? – спросил тот же голос.
––
–– Тут совсем рядом есть ресторанчик, он работает, наверное. Давайте туда зайдем, а то дождь тут, ветер.
Ксения, счастливая тем, что господь ее пожалел и жизнь продолжается, была готова на все. Она повисла на руке мужчины и поволоклась в ту сторону, куда и он. Ресторан или скорее ресторанчик оказался действительно в двух шагах.
Они зашли, сняли и отряхнули дождевик и куртку, и уселись за предложенный официантом столик.
–– Вы чего хотите? – спросил то ли преследователь, то ли спаситель.
–– Я бы вина выпила или чаю горячего, – ответила Ксения. Только у меня с собой денег нет, разве что левов пять наскребу по карманам.
–– Ну на бокал вина у меня хватит, – сказал ее ви-за-ви. А, может, ракии хотите?
–– Давайте ракии, – расхрабрилась Ксения.
В общем-то она уже поняла, что перед ней тот самый адмирал, напряженными поисками которого она была занята все последние дни. Но она так промокла, так устала и так была дезориентирована, что не испытывала ни страха, ни любопытства. Чувствовала только холод и какую-то неопределенную тоску.
Парень заказал два по сто ракии и один на двоих шопский салат в качестве закуски.
Когда официант принес выпивку, Ксения подняла стопку и сказала: «Ну, за знакомство» – понимая, что это звучит глупо.
–– Меня Михаил зовут, а Вас как? – спросил парень.
–– Ксения. Ксения Петровна.
–-Я знаю, Ксения Петровна, что Вы меня ищете. Что Вы мои часы нашли на пляже у камней и что вы показывали Бориной маме фотографию, где эти часы у меня на руке и расспрашивали про Адмирала. Это я пошутил однажды, а Борисик стал меня так называть
–– Вы простите, Михаил, я Вас действительно искала. – Ракия быстро ударила Ксении в голову. – Я Вас чуть ли не в убийцы зачислила, знаете—хихикнула Ксения и сама передернулась от того, как мерзко получилось. – Простите меня, это я в доморощенные сыщицы заигралась. Типа «следствие ведет Евлампия Тараканова». Простите великодушно.
–– Так ведь я убийца и есть – вдруг твердо и просто сказал Михаил.
–– То есть как? Вы шутите что ли? Это сейчас такой джок, как говорит мой внучок?
–– Никакой не джок, а чистая правда. Можно, тетя Ксеня, я Вам все расскажу?
–– Тетя Ксеня – сразило Ксению наповал. Ей почудилось, что сейчас Михаил скажет: «Вы только дайте честное слово, что никому не расскажете», и она поклянется самым крепким пионерским словом хранить эту военную тайну.
Однако рассказ Михаила был совсем не давал повода для стеба или иронии.
Глава двадцать пятая
История была рассказана такая. Жил-был в Москве мальчик Миша со своей мамой Леной. Папа, наверное, когда-то тоже у них был, но Миша его не помнил и не знал. Еще была бабушка, но она умерла, когда Миша был маленьким, оставив дочери Лене небольшую квартиру, зато почти в центре Москвы. Мишина мама работала в школе учительницей русского и литературы, брала любые дополнительные часы и репетиторство, чтобы было на что растить сына. Миша провел часть своего раннего детства в школе, сидя на задней парте и рисуя, пока мама занималась с учениками на дополнительных занятиях. Но в принципе детство было хорошим, они даже пару раз на море ездили в Скадовск, где жила мамина двоюродная сестра – тетя Ксения. В общем все нормально было, все, как у всех, особо и рассказывать нечего, пока однажды в мае 2012 мама Лена не пошла к ученику, которого репетировала, а на обратном пути не оказалась возле кинотеатра «Ударник» и моста, где началось столкновение участников какого-то митинга с полицией. Лена хотела быстро миновать опасное место, но споткнулась и зацепила за рукав полицейского, он ее стукнул дубинкой – даже не очень больно, но от удара она потеряла равновесие и упала затылком на асфальт. Полицейский ей не стал помогать подняться, пнул в бок, перешагнул и побежал дальше. Лену подняли
Скорую Мишаня вызвал уже через два часа. Короче – дальше дела пошли все хуже и хуже – у матери отказала сначала рука, потом обе ноги, и постепенно мама Лена сначала превратилась в парализованную лежачую больную, а потом и вовсе почти в овощ. Миша с помощью приехавшей из Скадовска тети Ксени продал квартиру в центре, переехав в ближнее Замкадье. Все вырученные деньги были потрачены на врачей и сиделок, но толку от этого было мало. Надя из Марша миллионов с подругой отыскали по жетону на фото того полицейского, ходили к нему – грозили судом, требовали компенсаций, потом взывали к совести, но полицай выгнал их и сказал, что если баба будет претензии предъявлять, то он докажет, что она первая на него напала и ему пришлось защищаться, он ее еще по судам затаскает и сам компенсацию отсудит – мало ей не покажется. Пусть спасибо скажет, что он ничего этого делать не станет, но, если еще раз к нему эти побирушки полезут, он их всех закатает. Надежда с подругой тогда собрали какие-то деньги, принесли Мишане, улыбались виновато.
Короче – мать больше с постели не вставала, потом и тетя Ксения померла у себя в Скадовске, квартирные деньги растаяли, пенсия по инвалидности была ничтожной, словом, пришлось Мише стать сиделкой при матери. В школе его перевели на экстернат, учителя приходили иногда к нему домой, ЕГЭ он сдал и даже неплохо, но ни о каком институте или университете и речи быть не могло. Миша после школы окончил Интернет-курсы и стал айтишником и, к своему удивлению, – довольно успешным, начал даже неплохо зарабатывать, не отказывался и хакернуть, но деньги и тратить было особо не на что: он жил, привязанный к своей малюсенькой квартирке и к матери, которая застряла между жизнью и смертью и в таком положении провела несколько бесконечных для Миши лет. А три года назад мама умерла. Михаил нашел работу в фирме, для которой локация работника не имела значения, по наводке одного виртуального приятеля переехал в Болгарию, в Поморие – попробовать пожить «в глухой провинции у моря». А тут ковид грянул, он и застрял здесь, впрочем, нисколько об этом не жалея. Квартиру в Москве он сдавал, зарабатывал неплохо, снимал студию с видом на море и собирался в обозримом будущем ее купить. Увлекся рыбалкой и ходил каждое утро на пирс. Познакомился с веселым дядькой Петровичем, который ему много передал рыбацких, как теперь говорят, «лайфаков». Петрович любил поговорить, а Миша – послушать. Особенно Николай любил рассказывать байки из своей полицейской жизни, в которых выглядел прямо благородным шерифом или доблестным ментом из сериала «Убойная сила». Лысый дедок, Семен, однажды спросил: «И что никогда ты никого не бил и не мучил?»
–– Не, мучить-не мучил, ну а стукнуть для острастки приходилось, – ответил Петрович. – Эти же оппозиционные придурки и прошмандовки сами напрашиваются, как дразнят. А потом еще права качают. Помню как-то одну бабу легонько толкнул, она на жопу брякнулась, так потом две манды приходили, требовали ущерб компенсировать – мол, кошелка того, концы отдает, мать-одиночка туда-сюда, несли всякую срань небесную.
–– А ты что? – поинтересовался Семен.
– Я что? Выпер этих убогих за дверь, пусть на паперти побираются. Раскатали губу! Если всякому давать – поломается кровать, – Петрович довольно заржал, он вообще любил посмеяться над собственной шуткой-прибауткой. – Тем более что распиздяйки эти наверняка бабулю лохматили, пытались просто на деньги развести
Михаил слушал веселого дядю Петровича со все нарастающим ужасом.
–– А когда это было?
–– Чего было?
–– Ну случай – с этой…, с бабой этой?
–– А я помню? Когда-то, весной вроде – когда эти пидорасы свои марши и хороводы водили, ну, когда их еще всех не перещелкали да не пересажали. Ты тащи давай, клюет у тебя, – кивнул он Мишане.
Михаил в это утро ушел с причала раньше, в голове все звучал рассказ компанейского мужика Петровича. Хорошо, что тогда ночью ему пришлось работать, а то заснуть бы все равно не смог.