В прятки с «Прятками»
Шрифт:
Хотя, если подумать, то наличию столь паршивого отношения к себе, была виновата именно я сама, принимая его таким, какой он есть, да так не сумев понять, как именно Эрик относится ко мне. Кто я для него? Это непонимание сводило с ума. Ведь от этого мужчины отчаянно хотелось того, чтобы он считал меня своей женщиной, а не куклой, чтобы стало, наконец, ясно, что я нужна ему. Да, хотелось. Но всё в прошлом. Эрик сам сказал, что ему не нужна «мелкая и жалкая в своей наивности дрянь»… Пусть будет в прошлом. Тогда ведь точно больше ничего не разрушится внутри и не станет еще хуже и больнее на душе, покрывающейся новыми шрамами, которые никогда уже не затянутся до конца. Наверное. И, тем не менее, он вытащил меня из бойни. Не бросил в Отречении
Помотав головой, чтобы выбросить оттуда навязчиво полезшие невеселые мысли о том, что Эрик является не менее для меня смертельно опасным, чем кто-либо еще, наткнулась на его упрямо изучающий взгляд, с которым он интересовался, каким образом я оказалась в городе. Прояснили. Ни хрена не прояснили! И, печально было осознавать, но, кажется, не особо мужчину волновало, что со мной происходило эти две недели.
— Воровка, значит, — презрительно выплюнул Эрик на то, что после длительной голодовки и потаскушкам по лесам, обессиленная, изможденная, я посмела слопать несколько галет… Я аж разозлилась, изо всех сил не подавая вида. Воровка? Прелестно, бл*дь! Ну да, это же всего лишь я! Какой ты милый, сукин сын, впрочем, как и всегда. Приз зрительских симпатий обеспечен.
— Думай, что хочешь. Ты, вообще, можно подумать, ангел во плоти. — какого черта, кажется, будто он опять меня подкалывает, как в старые добрые времена, хотя я точно знаю, что это не они. Но Эрик лучше, чем пять «Вольников», этого не отнять. — А ты как оказался у того сарая? Вот уж никогда не подумала бы, что спасение придет в лице того, кто совсем недавно хотел застрелить.
— Я не хотел. — Что-то в нем совершенно явно изменилось с того момента, как дуло его пистолета смотрело мне в лицо. Взгляд его спокойный и прямой, нет в нем… той темной тучи, что преследует меня вот уже последний месяц. Что это? Раскаяние? Да неужели? В монстре проснулась совесть?
— Но все для этого делал, — не забываю напоминать ему, вдруг у него опять что-то с памятью. — Что опять с тобой случилось, что ты из убийцы превратился в благородного рыцаря?
— Я не хотел тебя убивать в бункере. Ясно? — кажется он снова начинает заводиться, в голосе явно проскальзывают раздражительные нотки, но также видно, что мужчина старается держать себя в руках. Ну надо же, это на него побег так подействовал? Или… смерть Ворона? Сердце в очередной раз сжалось и под ложечкой тоскливо заныло. Черт, как же тяжело об этом думать! — Если бы хотел, убил бы уже очень, очень давно. — он замолчал, буквально, на полуслове, и присматривается ко мне, будто спрашивает: «Ну что тебе сказать? Все как есть?»
— Я не могу доверять тебе. — «Давай, Эрик, дай мне знак. Я же вижу, ты борешься с собой, мне важно знать причину! Что с тобой произошло? Хотя бы попробуй объяснить, вдруг я не такая тупая, как ты думаешь».
Эрик
— Я не могу доверять тебе, — осторожно проговорила она, а взгляд такой заинтересованный. И нет в нем больше того смертельного ужаса, той поглощающей пространство выжигающей ненависти. Все это очень странно, ведь я… действительно пытался ее убить. Действительно, у нее есть все основания бояться и не доверять мне. И зверь в любой момент может взять надо мной верх снова. Я даже не знаю, возможно, я теперь и есть тот самый зверь, но только с ней я могу еще чувствовать себя… не монстром. Нормальным. Несмотря на то, что бегал за ней по бункеру с пушкой. Когда она на меня так смотрит, мне хочется продлить эти мгновения…
— Я этого и не прошу. — как я могу настаивать на этом, но все-таки надо попробовать убедить ее быть на моей стороне. Хотя бы на время. Мне нужен союзник, и зная ее, я совершенно уверен, что она меня не предаст. Только надо попытаться дать ей понять, что у меня получается держать в узде свой гнев, ведь нам нужно объединиться, чтобы выжить.
— Но ты говоришь, что нам надо держаться вместе. — она чуть склонила свою коротко стриженную голову. Что-то в ней есть такое. Когда я смотрю на нее, мне не хочется быть зверем, совсем даже наоборот. Почему я сейчас об этом подумал и отчего вдруг в голову полезли такие мысли… не знаю. Но ее этот взгляд… Тень страха сильно разбавлена теплом, от которого хочется улыбнуться ей в ответ, чего я старательно избегаю, поэтому опустил глаза и ответил.
— Это был бы оптимальный вариант, — киваю я, а она нахмурилась.
— Тогда расскажи, что с твоей памятью? Ты меня спрашивал, падала ли я в реку…
Что я могу ей сказать? Я ведь сам не понимаю толком. Можно ли доверять тому, что сказала Джанин? Наверное, в какой-то степени. Я знаю, сейчас я отдаю себе отчет в том, что был момент, когда зверь проснулся настолько, что стал полностью руководить моими поступками. Я его теперь очень хорошо в себе чувствую. Он питается страхом, чужой болью, страданиями и после того, как он насытился, он какое-то время уходит на второй план. А это значит только одно, пока у меня есть эти передышки, я еще могу что-то сделать. Пока у меня есть силы и возможности сопротивляться, было бы глупо этим не воспользоваться.
— Нет. Я все помню. Это было… помутнение. Возможно, сказывается травма головы.
— Это все? Больше ничего не происходило?
Как ей сказать? Какими словами? Ведь если сказать все как есть, разве она мне поверит? Но придется, иначе она выкинет очередной свой фортель, и вся надежда на то, чтобы выяснить хоть что-то в нашей ситуации опять сведется к нулю. Придется рискнуть.
— Да. Кое-что случилось, но не сейчас, а раньше. Намного раньше. Джанин придумала сыворотку, что-то типа той, под которой были все бесстрашные, только действующую не несколько часов, а несколько лет. Программа этой симуляции настроена таким образом, чтобы изменить личность человека, сделать его более податливым, но в то же время агрессивным, жаждущим убийства без страха, без сожаления. Она должна была изменить мою личность за восемь лет. Прошло только шесть, но программа завершилась быстрее из-за травмы.
— Вот сука… — она отвернулась, пряча слезы и сжав кулачки. — И что теперь? Ты все время будешь желать моей смерти?
— Я не знаю. Джанин что-то говорила о том, что этот эксперимент вроде бы провалился, что я стал отторгать программу, но... Как видишь, что-то происходит, я не всегда могу контролировать вспышки гнева. Мне кажется, будто во мне живет монстр, жаждущий крови. И я не всегда могу его сдерживать. Я понимаю, что все это звучит как бред, но… — я пожимаю плечами, изо всех сил напуская на себя безразличный вид.
«Ты считала меня монстром. И теперь ты видишь, это правда. Я чудовище. Циничный ублюдок и хладнокровный убийца. И с этим уже ничего нельзя сделать».
Эшли
— Да. Кое-что случилось, но не сейчас, а раньше. Намного раньше. Джанин придумала сыворотку, что-то типа той, под которой были все бесстрашные... — это все слышать странно, очень странно. И я далека от того, чтобы вот так сразу взять и поверить, но… Пока что, все что он говорил мне, было правдой. Отречение совершенно разгромлено, на улице валяются разлагающиеся трупы бесстрашных и альтруистов, и Джанин плевать на это все. Могла ли такая женщина провернуть с Эриком то, о чем он говорит? Нуачобнет? Все ради долбанной, такой желанной власти. Что ей стоит, он был эрудитом, значит она знала его еще до перехода в Бесстрашие, и могла сделать с ним что угодно, даже без его ведома. И судя по тому, что я наблюдала всю инициацию… очень похоже на то. Вот эти все вспышки гнева, вот эти все метания из крайности в крайность… То бьет, то сам приходит, смотрит виновато… — ... но программа завершилась быстрее из-за травмы. — после аварии… Значит все-таки авария… Эхо воспоминаний болезненно сжимает сердце.