В пустыне волн и небес
Шрифт:
Стало жутко: вдруг крылья не выдержат? На полном газу рванулся обратно к берегу и стал круто набирать высоту. Свирепые вихри продолжали играть моей машиной, и мне едва-едва удалось благополучно миновать горный хребет, после чего полетел над долиной. Я все еще пытался забраться выше, чтобы выйти из болтанки, но каждый раз очередной яростный воздушный поток бросал меня обратно. Я весь взмок, как бегун на длинной дистанции.
Спустилась ночь, и воздушная стихия наконец успокоилась. Я дотащился до Пизы, издали увидев аэродром — он был великолепно освещен, и прожектор подавал мне сигналы. Я полетел к нему и трижды то выключал, то включал мотор, чтобы заявить им о своем прибытии, потом выключил его окончательно и стал садиться. Снизившись, я обнаружил, что это вовсе не летное поле, а ярко освещенное шоссе. Прожектор оказался светом фар большого грузовика.
Немного погодя
Я спросил их по-французски насчет освещения. Оказывается, они надеялись, что я с полчаса покружусь над полем, пока они разыщут электрика. Итальянцы были чрезвычайно любезны, полны желания помочь и большие мастера бесконечно обсуждать любую мелочь. На переговоры ушло четыре с половиной часа, но в результате мне удалось удовлетворить любознательность и военных, и таможенных, и полицейских властей, а также получить заправку и техническое обслуживание. Мне выделили койку, но я был так переутомлен, что не мог заснуть. Свой первый день полета я уже начал уставшим; провел без сна 20 напряженных часов, из них 12 — в воздухе, пролетев 780 миль. Мне удалось поспать всего два с половиной часа, и в 1.45 ночи я продолжил полет. Взлетал в полной темноте, без единого огонька на летном поле, так что аэродром в Пизе мне так и не удалось увидеть.
Ночь выдалась тихой и приятной, низкая облачность создавала ощущение полета в таинственной пещере, но летелось легко, и еще до рассвета я добрался до Неаполя. Вид Везувия был великолепен: темные клубы дыма медленно поднимались над конусом [7] , а побережье залива у его подножия было залито яркими мерцающими огнями. Пройдя побережье, я полетел над заливом Салерно. Тут была полная тьма — ничего не видно ни впереди, ни внизу. Вскоре я приблизился к грозовой туче. И все вокруг стало озаряться вспышками молний. Тучу мне удалось обойти, но позже я попал в дождевое облако, и пришлось спускаться, пока свинцовый цвет подо мной не стал совсем черным, значит, я летел к земле.
7
Насколько известно, над Везувием дыма быть не может. (Примеч. пер.)
Теперь я летел над какой-то пустынной горной местностью, явно безлюдной — ни одного огонька. Забрезжил рассвет, над горами уже различались сероватые массы грозовых облаков, и тут меня стала одолевать страшная сонливость. Я сопротивлялся как мог: махал руками, подпрыгивал на сиденье, топал ногами. Подпрыгивая, я успевал отключаться на доли секунды. Мне чудилось, будто я — первобытный человек, а вокруг первозданный простор: черные громады гор, серые скалы, обрывающиеся в бездну, и тусклая, уходящая в бесконечность поверхность моря под тяжелыми грозными тучами. Проваливаясь в сон, я слышал отчетливые хлопки мотора, а между ними — затишье, причем интервалы между хлопками все время увеличивались. Потом как будто наступала полная тишина, и я в ужасе приходил в себя, думая, что мотор заглох. Но он работал ровно, делая положенные 3600 оборотов в минуту. Осознав, что все это мне лишь померещилось, я, однако, не почувствовал облегчения, наоборот — раз нечего пугаться, значит, не от чего и просыпаться. А спать нельзя. Я снял шлем и высунул голову наружу. Старался рассмотреть скалы, но в глазах двоилось. Наконец настал день; я летел уже 6 часов. Меня охватил соблазн найти одну из трех запасных посадочных полос, которые, как я знал, были устроены тут на пляже, посадить аэроплан и — заснуть в тишине.
Первую из этих полос я уже пролетел, вторая оказалась наполовину смыта морем. А затем, на самом кончике Италии, сон вдруг прошел, я полетел дальше через пролив к Этне — огромному, мощному вулкану, увенчанному снежной шапкой. Приземлился в Катании и застрял там на 3 часа. Ни бензина, ни таможенного чиновника на аэродроме не было, за тем и другим пришлось посылать в город. Когда все было готово, оказалось, что мой бортовой журнал не прибыл из города — его там изучали. Еще час ожидания. За всеми этими задержками я урвал 15 минут сна — поистине Божий дар. Было ясно, что засветло мне до Африки не долететь, поэтому я подробно расспросил о возможности ночной посадки в Хомсе. Меня заверили, что там имеются все необходимые условия. Я полетел к Мальте, хотел было там остановиться, но решил не менять первоначального плана — долететь до Африки за два дня. Пролетел сквозь ливневый заряд с градом; молнии жутко сверкали, самолет швыряло. Но затем, на протяжении почти всего 285-мильного полета над морем, меня сопровождала солнечная погода.
Африку я видел впервые, и на подлете к ней в начинающихся сумерках испытывал волнующие чувства. Ожидал увидеть широкую ровную пустыню, но с удивлением обнаружил, что местность круто повышается от берега. Хомс оказался небольшим селением вроде деревни без каких-либо признаков аэродрома. Я решил, что ошибся, и пролетел еще 6–8 миль до следующего мыса. Обернувшись, увидел, что позади на земле светится что-то яркое и красноватое. На мысу никаких огней не было и впереди ничего подходящего не просматривалось, поэтому я вернулся узнать, что это там такое яркое и красноватое горит близ Хомса. Узнав, выругался: это был большой костер, разложенный на обширном пустыре. Откуда мне было знать, что костер разожгли специально для меня, чтобы указать место посадки. Я решил лететь в Триполи, это 70 миль к западу. Если по дороге не найду подходящего для посадки места, то уж в Триполи все должно быть в порядке: я знал, что там находится итальянская военно-воздушная база.
Вдоль побережья не было видно ни одного огонька. Вскоре я попал в облако и вообще перестал что-либо видеть. Это мне не нравилось — ведь у меня не было ни альтиметра, ни каких-либо приборов для полета вслепую. Потом впереди показался свет прожектора, он вспыхивал через равные интервалы. Я решил, что мне подают сигналы на посадку, и это меня приободрило. Пролетев еще 20 миль, я увидел великолепный ряд огней аэродром здесь действительно был прекрасно освещен. Я стал напевать. Но вожделенный аэродром оказался гаванью, а прожектор — маяком. Я кружил над городом в темноте и не видел никакой посадочной полосы. Потом вдалеке, милях в десяти к западу, заметил вспыхивающий свет и полетел к нему. Но и здесь не оказалось посадочных огней. Я снизился почти до самой земли и обнаружил, что вспыхивающий свет — это мигалка автомашины, пытающейся обогнать другую.
Тут что-то стало вспыхивать к востоку от города: лучи озаряли небо это мог быть только прожектор, ничто иное. Огней, ограждающих полосу, не было, только прожектор, и при моем приближении он опускал свой луч все ниже и ниже. Потом указал прямо на ангары. От прожектора до ангаров было, как я прикинул, всего 200 ярдов, и если сяду по лучу, то вырулю прямо на них. Но не был уверен, что после столь долгого полета сумею хорошо приземлиться в темноте, поэтому сделал круг и разглядел рядом с прожектором подходящий квадрат ровной земли, обсаженный деревьями. Здесь и решил садиться. Зашел на посадку, снижаюсь, и вдруг — хлоп! — меня дернуло вперед, и в следующую секунду я уже болтался в кокпите на ремнях. «Джипси Мот» опрокинулась на нос.
«Все, приехали, — пронеслось в голове. — Конец дурацким мечтам».
В голове и во всем теле все еще отдавался шум мотора, но я сознавал, что вокруг стоит гробовая тишина. Потом услышал, как подъезжает машина. Я выбрался из кокпита, встал на распорку между крыльями и спрыгнул на землю. К моему изумлению, попал я не на землю, а в воду. «Боже мой, я в море!» Прислушался, но шума волн не было, да и воды всего по щиколотку. Побрел к прожектору, но через несколько шагов вода дошла до колен. Еще немного — и я коснулся берега и выбрался из воды. Стою, чувствую себя каким-то котом в сапогах. Набил трубку, но не мог найти зажигалку.
Луч прожектора стал двигаться, поискал и остановился на моем аэроплане. Я увидел, что ткань на обоих крыльях стала волнообразной; распорка пронзила одно крыло. «На свалку», — подумал я, отвел глаза в сторону и опять попытался зажечь свою трубку. Потом еще раз взглянул на «Мот» и не поверил глазам: на ее крыльях плясали какие-то дикие силуэты, задирая ноги, как марионетки. Я услышал топот и увидел бегущих ко мне солдат. Их было десятка три, нас разделяла канава. Они попадали в нее, выбирались наверх и, крича все одновременно, бросились ко мне и стали ощупывать, словно не веря тому, что я живой. Я попросил спичек, после чего мы всей гурьбой направились к прожектору. Комендант провел меня в комнату и угостил вином. Я пил и засыпал, пил и засыпал. Дневальный повел меня куда-то в пустыню, в другой дом и там предложил свободную пилотскую комнату. Не помню, как заснул, но сохранил в памяти, что проснулся среди ночи, хватаясь за стену: мне снилось, будто лечу, и вдруг все вокруг погружается во мрак, и я жду неминуемой катастрофы.