В пылающем небе

Издательство политической литературы

Украины

Киев —1973

(с)

Политиздат Украины, 1973 г.

Знакомый резкий сигнал тревоги вмиг поднял с коек досматривавших последние сны летчиков. Люди вскакивали, торопливо хватали гимнастерки, обувались и мчались к выходу, на бегу натягивая шлемы. Многие недовольно ворчали:

— Неужто и в воскресенье нельзя обойтись без учебной тревоги? Не дает командир как следует выспаться…

А утро было чудесное. Небо чистое, бездонное. Разливались запахи свежей июньской степи. Она обрушила на людей столько красок, звуков, ароматов, что летчики сразу же забыли о прерванном сне. Кое-кто даже бросил, ни к кому не обращаясь:

— Грешно спать в такую пору.

Но тревога есть тревога. Пусть даже учебная, она не позволяет военнослужащему любоваться красотами природы. Люди спешили к самолетам, чтобы в считанные минуты привести их в боевую готовность.

Вот и наша машина. Вместе с оружейниками стараемся как можно скорее подвесить бомбы, зарядить пулеметы, подготовить парашюты. Все делается быстро, привычно.

И вот все экипажи выстроились у готовых к вылету машин, ожидая команды. Но, пожалуй, каждый думал об одном и том же: сейчас дадут отбой, и начнется разбор результатов; тех, кто лучше справился с задачей, похвалят, отстающих покритикуют. Так было уже не раз.

Вдали показывается «эмка» командира полка Героя Советского Союза Ивана Филипповича Балашова. Она притормаживает у каждой эскадрильи. Балашов торопливо дает какие-то указания, и машина быстро движется дальше. Вот она поравнялась с нами.

— Немедленно рассредоточить самолеты! — приказывает Балашов. — Немедленно!

Мы почувствовали: произошло что-то необычное.

Рассредоточив машины напряженно ждем, что будет дальше. Вдруг раздается команда построиться всему полку. Летчики, техники, оружейники, связисты замирают в четком строю.

— Товарищи, — звучит негромкий голос Балашова. — Это не учебная тревога. К сожалению, это тревога боевая. Сегодня началась война. Гитлеровская Германия напала на Советский Союз, атаковала границы на всем протяжении с севера на Юг. Фашистская авиация бомбила Киев, Севастополь, Каунас… Теперь мы каждую минуту должны быть готовы вступить в жестокую схватку с врагом.

Война!

Это

известие ошеломило нас. И хотя мы раньше говорили о ней, как военные летчики готовились к боям, сообщение командира было все-таки неожиданным.

Бывало, после учебных полетов мы ложились на траву где-нибудь в тени и толковали о том, как будем драться в случае нападения врага. В нашей буйной фантазии возникали самые невероятные картины воздушных схваток, массированных налетов ведомых нами бомбардировщиков на военные объекты противника.

— Будем драться, пусть только затронут! — говорили ребята и увлеченно повторяли слова из популярной в те годы песни:

… И на вражьей земле мы врага разобьем Малой кровью, могучим ударом.

Так были настроены мы, совсем еще юные, недавно окончившие авиационные училища пилоты. Так мечтали защищать родную землю.

И вдруг война стала реальностью. С нынешнего утра начинается отсчет дней новой, еще незнакомой жизни, когда за каждым облачном уже сейчас, быть может, таится смертельная опасность. И многие невольно бросали взгляды в небо: не появились ли там фашистские самолеты?

Война!

Это короткое слово как-то сразу заслонило собой все.

— Теперь надо учиться жить по-новому, — продолжал командир полка. — Нам предстоят тяжелые испытания!

Летчики ловили каждое слово Балашова. И все-таки никому из нас и в голову не приходило, что война затянется на долгие изнурительные четыре года, что впереди неслыханные ужасы, миллионы смертей, разрушенные города, сожженные села.

Это будет потом, а сейчас, в первый день войны, мы с нетерпением ждем приказа на вылет. Время тянется долго. Но вместо боевого приказа семейным летчикам разрешается поочередно сходить на квартиры, попрощаться с женами; детьми, родителями, взять необходимые вещи.

Я тоже на часок забегаю к жене — Шуре (мы поженились с ней здесь же, в Орле, за несколько месяцев до войны).

— Что же теперь будет, Саша? — спрашивает она, едва я переступаю порог.

— Все обойдется, — успокаиваю. — Не волнуйся. — И не без пафоса добавляю: — Мы не позволим фашистам топтать нашу землю!

Я был действительно уверен, что враги далеко не пройдут, что наша армия остановит и уничтожит их в самое короткое время. Жена доверчиво смотрит на меня. Но перед самым моим уходом вздыхает и снова спрашивает, а в глазах слезы:

— А все-таки, долго ли будет война?

— Через три месяца жди меня домой, — отвечаю не задумываясь. — А пока до свидания… И не смей плакать. Ты ведь жена летчика.

Ночь провели на аэродроме. В голову приходили разные мысли, отгоняли сон. Все виденное и пережитое в детстве вдруг словно ожило перед глазами…

Я родился в 1920 году в Луганске в многодетной пролетарской семье. Отец работал на заводе, мать была домохозяйкой. Не сладкое на нашу долю выпало детство: жили в голоде и лишениях, носили старую потрепанную одежду.