В разгаре лета
Шрифт:
Еще один, на этот раз сосед Юло, решил прекратить сопротивление. Он прополз метров десять на брюхе ногами вперед, потом вскочил на ноги и скрылся.
– Куда ты?
– крикнул ему Юло.
Убегавший не обратил внимания на возглас - то ли выстрелы заглушили голос Юло, то ли беглец не счел нужным отвечать.
Вскоре у Элиаса возникло такое чувство, что на опушке их осталось только двое - он и Юло. Лишь они двое - больше ни души.
К ним подполз Ойдекопп.
– Придется отступать, - прохрипел он.
– Бегите через лес в сторону
– Никуда я не побегу!
– закричал Юло.
– Побежишь, раз надо!
Юло не стал слушать Ойдекоппа. Затвор его опять лязгнул - парень явно собирался стрелять.
– Я тебе приказываю отступить!
– решительно приказал Ойдекопп.
– Нет. Я обманул людей. Финское радио обмануло меня, а я обманул других. Отдайте мне свои патроны, а сами ступайте, я...
И, не закончив фразы, он рухнул вдруг ничком на свое ружье.
– Готов, - безучастно буркнул Ойдекопп и пополз в лес. Элиас перевернул Юло - парень был мертв.
Сам не понимая, что делает, Элиас встал в полный рост и пошел за Ойдекоппом. Ойдекопп закричал ему, чтобы он лег, но Элиас будто и не слышал.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Разжимаю руки, отпускаю решетку, спрыгиваю вниз. Все встревоженно столпились вокруг, каждый о чем-то спрашивает. Я рассказываю, что увидел за окном, но мысли у меня заняты только одним: нашим главным инженером Элиасом.
Было тяжело его увидеть и узнать. Все остальное сразу померкло. Даже то, что я в плену, что за стеной гремят выстрелы, обещающие нам спасение.
Уговариваю себя, что Элиас такой же обыкновенный бандит, как и тот верзила, который убил лейтенанта. Такой же, как старик с колючими глазами, который орал на меня. Выходит, прав оказался Нийдас, а не Руутхольм. Да, как ни печально, а все-таки Нийдас. Хоть я соглашался с Нийдасом, что, скрывшись в подполье, Элиас сам признал себя виновным, все-таки гораздо было бы приятнее, если б я ошибся. Теперь я это осознал. Но никаких сомнений больше не остается. Все ясно. Элиас наш враг. И мой, и Нийдаса, и Руутхольма.
Самое страшное - обмануться в человеке, которого уважал.
Я считал Элиаса настоящим парнем. Рабочие ценили его. Он был очень требовательный, но не цеплялся по пустякам. По-моему, да и не только по-моему, он был человек искренний. Говорил то, что думал. Он любил повторять, что советской власти нужны не красивые речи, а дела. Мне это ужасно нравилось. И все-таки именно Элиас оказался врагом, а не те, кто скалили зубы, что теперь главное - петь осанну и давать обещания.
Но даже сейчас мне почему-то не хочется ставить Элиаса на одну доску ни с местным волостным старшиной, ни с капитаном, угрожавшим нам оружием.
Но нет, надо смотреть правде в глаза. Главный инженер Элиас враг. Он ничуть не лучше тех, кто ведет сейчас за лесом перестрелку не то с милицией, не то с бойцами истребительного батальона.
Говорю Нийдасу тихо:
– Наш инженер оказался бандитом. Нийдас ничего не понимает.
– Сейчас я видел Элиаса.
– А тебе не показалось?
– Нет. Я сразу его узнал.
– Вот уж не поверил бы, что он так далеко зайдет. Ничего не скажешь, вовремя смекнул, чья возьмет.
На этот раз я не понимаю Нийдаса. Что он хотел сказать? То ли он издевается над Элиасом, то ли и впрямь ему завидует. Нет, наверно, издевается.
Но нам не дают поговорить об инженере. Ко мне без конца пристают с вопросами, без конца выспрашивают, что там - за стеной.
Мне и самому хотелось бы это знать.
Выстрелы гремят все гуще, мы волнуемся все сильнее. Где-то рядом происходит перестрелка между бандитами, арестовавшими нас, и какими-то неизвестными нам силами.
Руутхольм поднялся н подошел ко мне. Ему удается держаться на ногах надо лишь опираться на мое плечо. Я ничего не говорю ему про Элиаса, еще успеется. К чему расстраивать его сейчас?
– Этих бандитов небось чертовски много, если они решаются сопротивляться, - размышляет вслух Руутхольм.
– То ли бандитов много, то ли милиционеров мало, - замечает Нийдас.
Выстрелы гремят все ближе.
Я больше не в силах ждать, чем все это кончится. Опять подпрыгиваю вверх и ухватываюсь за прутья. Сначала ничего не вижу. На шоссе - ни души. Но как раз в тот миг, когда руки мои ослабевают и я хочу упасть вниз, из лесу выбегают четыре человека. Один из них спотыкается, перепрыгивая через кювет, и роняет при этом винтовку. Но ему уже не до ружья, он спешит догнать своих. Вскоре все четверо исчезают из поля зрения.
– Бегут!
– кричу я не своим голосом.
– Бегут!
У меня сразу прибавляется сил. Я пытаюсь нащупать ногой выступ в каменной стене, чтобы плотнее приклеиться к окну.
Милиционер колотит кулаками в ворота.
– Густав, открывай!
– кричит он караульному.
– Неужто и впрямь бегут?
– пристает ко мне та самая женщина, которая перевязывала голову Руутхольму и у которой кончилось молоко.
– Лга!
– кричу я ей.
Женщина плачет. И я готов зареветь, как эта женщина.
С воротами пришлось повозиться. Долгое время колотят и дубасят по замку, пока тот наконец слетает.
Коплимяэ смотрит на нас так, будто мы из мертвых восстали.
– Тебя сейчас и собственная невеста не узнала бы, - смеется он.
Я понимаю его. Он шутит лишь для того, чтобы скрыть свой испуг. Но при виде Руутхольма он уже не в силах валять дурака.
– Скоты!
– говорит он с яростью и спрашивает:
А где же лейтенант?
Мы долго ищем тело лейтенанта. Обшариваем вокруг исполкома все. Начинаем с помойки, куда его швырнули, и с каждым кругом удаляемся от здания все дальше. Допрашиваем захваченных бандитов, но те уверяют, будто им ничего не известно. Ни про нас, ни про убитого лейтенанта. Я готов поклясться, что они врут, но ничего выжать из них не удаётся.