В разгаре лета
Шрифт:
Элиас вскочил и, с трудом сдерживаясь, процедил: - Мне спешить некуда. Я никому ничего не обещал. Зять смерил его взглядом. Нет, он уже не улыбался, как всегда, по-приказчичьи.
– Это что еще... значит?
Тон зятя стал вдруг угрожающим, даже хамским. Да, это был совсем другой человек.
– Не надо мне вашей винтовки, - сказал Элиас по возможности спокойнее.
– Черт бы тебя побрал!
– взорвался Роланд.
– Так вот ты какой! Пока мы были тебе нужны, мы на что-то годились. А теперь, когда ты нам нужен, тебя нет. Свинья! Из-за
Этот взрыв поколебал самоуверенность Элиаса. Не потому, что его напугала ругань, нет, но Роланд сумел задеть больное место. Какой бы он ни был, этот Роланд, он без колебаний принял его. И в самом деле рисковал всем. Свободой, благополучием, добром.
– Я перед тобой в большом долгу, - буркнул Элиас. Роланд тут же успокоился.
– Бери винтовку и пошли, - сказал он своим обычным голосом, разве что еще немножко сиплым от недавнего возбуждения.
– Не заставляй себя ждать.
Сказав это, зять повернулся и вышел из сарая.
Элиас стряхнул с одежды клочья сена, схватил винтовку и последовал за ним.
Когда он вышел, спина Роланда уже исчезала в кустах.
Чуть в стороне его ждал Юло.
Минут десять Юло, сын хозяина соседнего хутора, и Элиас шли молча: Элиас - сзади, Юло - впереди. У Элиаса не было никакого желания разговаривать, и Юло, видимо, понимал его настроение.
Больше всего Элиаса раздражало навязанное ему оружие. Он держал винтовку за цевье, как носят какую-нибудь дубинку, а не огнестрельное оружие.
Оба шли быстро. Юло все прибавлял шагу - Элиасу стоило труда поспевать за ним. Вскоре между деревьями замелькали какие-то здания. Минуту спустя они оказались во дворе большого незнакомого Элиасу хутора. Жилой дом с антресолями, каменный хлев, старинного вида амбар из крупных бревен, колодец с насосом. Между амбаром и хлевом росли высокие плакучие березы, за домом виднелся яблоневый сад.
На дворе толпилось много народу.
Юло скрылся в доме, Элиас остался на дворе. В толпе Элиас узнал тех, кто был вчера у Ойдекоппа: Самый старший из них, бородатый, сидел на приступке амбара. Ногами он сжимал карабин.
Вскоре из дома вышли Ойдекопп, Юло, Харьяс и еще три-четыре человека. Все, кроме Харьяса, были вооружены. На груди у Ойдекоппа висел автомат.
Ойдекопп подошел к Элиасу и молча стиснул его руку. Потом посмотрел на часы и объявил:
– Пора начинать..
После того как все столпились вокруг него, он пояснил:
– Пойдем через Метсаэрское пастбище. Будем держаться за деревьями и кустами. Со стороны шоссе к нам подойдет Аоранд со своим отрядом. Бояться нам некого. Раньше, чем из Пярну явится милиция, немцы будут уже здесь.
"Откуда взялся у Ойдекоппа немецкий автомат?" - подумал Элиас. Кто-то сказал:
– Так вот оно что! Значит, немцы так близко!
Ни Ойдекопп, ни кто другой не откликнулись на возглас.
Вдруг раздался спокойный голос:
– Я с вами не пойду.
В человеке, который это произнес, Элиас узнал невозмутимого хуторянина, которого
Ааду Харьяс подскочил к Сассю:
– В такой момент каждый из нас обязан что-то сделать во имя освобождения родины. Подумай, Сассь! Время-то какое! Точно такое же, как освободительная война, а ты ведь в ней участвовал.
Но Сасся это не смутило.
– Не забывай, что я дрался и с ландесвером.
– Сейчас некогда спорить, - заявил Ойдекопп кате- горическим офицерским тоном.
– Мы никого не принуждаем, но нечего и не забудем! Люди! За мной!
И размашисто зашагал первым. Сассь и еще несколько совсем незнакомых Элиасу крестьян все же не пошли за ним.
Юло, по-прежнему шагавший впереди Элиаса, оглянулся через плечо и сказал с невеселой улыбкой:
– Вечная наша беда - никогда весь народ не бывает заодно.
За спиной глухо слышались разговоры:
– Если немцы до вечера не придут, здорово мы влипнем. Позвонят в Пярну, прикатит истребительный батальон и спалит всю деревню.
– Пожалуй, было бы умнее не слишком злить красных. Можно ведь подождать денек-другой.
– Где же они, эти немцы? Дошли хоть до Мыйзакюлы?
Элиас слышал эти разговоры, но делал вид, что они его не интересуют. С того момента, как на сеновале ему вручили винтовку, все пути к отступлению были отрезаны Сейчас он хотел только одного - чтобы все поскорее кончилось.
Они прошли каким-то болотом, где ноги увязали чуть ли не по колено. Потом выбрались на пастбище, где было посуше. Потом начался низкорослый ельник, здесь тоже чавкало под ногами. Когда они вышли из ельника, Элиас увидел перед собой большое многооконное деревянное здание. Уж не исполком ли?
Да, это был волостной комитет.
Изо всего, что потом случилось, в памяти Элиаса уцелели только отдельные картины. Он стоит за кустом сирени и ждет. Харьяс, который присел на корточки за поленницей, без конца повторяет: "Он там, я знаю, он там" Вдруг появляется откуда-то Ойдекопп и подает ич знак, после чего Ойдекопп первым, остальные - следом, все через черный ход, врываются в волисполком. В дверях возникает толчея; Харьяс почему-то непременно хочет прорваться первым. Перед глазами Элиаса качается его жирное лицо. Рот Харьяса приоткрыт, изо рта разит водкой, глаза блестят. Откуда-то доносится заливистый младенческий плач. Харьяс внезапно начинает орать: "Я!.. Я!.. Я!.."
Элиас обнаруживает себя в просторной, перегороженной барьером комнате. Взгляд его останавливается на человеке, который стоит в стороне от всех с какой-то бумагой в руке.
Ворвавшись в дом, только что толкавшаяся в дверях толпа внезапно притихла. Все сбились в кучу и пялятся на того, в чьих пальцах белеет лист бумаги.
Домотканый пиджак этого человека расстегнут; почему-то именно этот пустяк привлекает внимание Элиаса. Человек скользит взглядом по всем, кто ворвался в помещение: он, видимо, догадывается, чего следует ждать.