В разгаре лета

Куусберг Пауль Аугустович

Именно то, что он отнесся с самого начала к советской власти без всяких предубеждений, потом и выбило у него из-под ног почву.

Ночь та была одной из самых счастливых в жизни Элиаса. Вечером они с Ирьей Лийве поехали в Пириту купаться. Ирья не боялась холодной воды и плавала лучше Элиаса. Элиас даже засмущался, но Ирья только, посмеялась над ним. Потом они ужинали в ресторане, пили вино, танцевали до полуночи. Домой пошли пеш-ком. Ирье захотелось пройтись, потому они и не взяли такси. У поворота на Румми Ирья неожиданно поцеловала его, и с этой минуты они начали вести себя, словно дети. Смеялись во весь голос, дурачились, глядели на море, целовались, не оглядываясь по сторонам, словно им было

по восемнадцать лет. Да и кого им было бояться? Кроме двоих матросов и какого-то старика, встречных на дороге не было. Пьяноватый старик ухмыльнулся и помахал им рукой. Это развеселило их, они тоже ему помахали, а потом, обнявшись, смотрели, как старик, покачиваясь, отважно одолевал дорогу. А матросы словно бы и не заметили их, промчались мимо чуть ли не бегом.

Справа тихо покачивалось море. Невысокие, едва заметные волны лениво хлюпались в каменную стенку. Ветра почти не было.

– До города еще несколько километров, - сказала Ирья возле Сахарной горы.

– Мне бы хотелось, чтобы наша сегодняшняя дорога и не кончалась, ответил на это он, Элиас.

Ирья остановилась, повернулась, положила руки к' нему на плечи и откинула голову назад. Элиас поцело-вал'ее. Ирья доверчиво приникла к нему. Ему тоже захотелось ее близости, хоть он еще и не отдавал себе отчета в том, что все это значит.

На этот раз их вспутул грузовик, возникший как-то незаметно. Они поняли, что их кто-то видит, лишь после того, как оказались в снопе света. Машина, гремя, уехала к Пирите, а они расхохотались.

Ирья сказала:

– Что только шофер про нас подумал?

– Ничего особенного, - ответил он.
– Подумал, влюбленные.

– Значит, все влюбленные так забываются?

– Не знаю. Пожалуй, только те, кто влюблен по-настоящему.

– Значит, и мы по-настоящему?
– Да.

– Ты уверен?
– Да.

Ирья снова остановила его. Он понял, что может поцеловать ее, более того, понял, что она вся принадлежит ему, и почувствовал себя бесконечно счастливым. Он больше не сомневался, что Ирья по-настоящему любит его.

Некоторое время оба шли молча"

Молчание нарушил Элиас:

– Вот и Кадриорг.

Ничего более умного он сказать не мог, а пора было заговорить. Ликование в его душе делало молчание невыносимым.

Ирья ответила:

– Уже светает.

Открытие, сделанное ими относительно своих чувств, вдруг смутило обоих. Они даже слегка отстранились друг от друга, хотя по-прежнему держались за руки. Ирья уже не отваживалась подставлять ему свое лицо, а он словно бы страшился ее обнять, так странно подействовало на них взаимное признание.

Ирья жила недалеко от Кадриорга. Они поднялись по лестнице - она впереди, он за ней. Ирья открыла ключом дверь и провела его в комнату. Они посмотрели друг на друга, и Элиас начал покрывать ее лицо поцелуями. Оба перестали сдерживаться, В Ирье, когда она уже лежала в объятиях Элиаса, вспыхивал временами стыд, но тогда она приникала к нему еще плотнее. Отчего-то ей хотелось плакать. Элиас не сразу заметил ее слезы, он ощущал только ее пылающее тело, ощущал желание полного, безраздельного обладания. Лишь поцеловав ее в глаза, он почувствовал на губах соленый вкус.

– Ты плачешь?
– спросил он нежно.

– Нет-нет.
– И она обняла его.
– Нет. В шесть утра Ирья сказала:

– Тебе пора уходить.

В семь он и ушел. На улицах царила обыденная утренняя спешка, но Элиас ничего не видел. Он весь был под впечатлением недавних переживаний, продолжал ощущать прикосновение женского тела, близость Ирьи, любовь, любовь, захватившую все его существо.

Теперь Элиас понимал все яснее, как сильно он любит эту женщину. Ему был тридцать один год. До знакомства с Ирьей у него было

несколько связей. Но он до сих пор считал, что словом "любовь" называют для красоты обыкновенное чувственное возбуждение, что эта выдумка нужна людям только для того, чтобы не слишком обнажать свои инстинкты. Он и к Ирье отнесся поначалу точно так же, как и к остальным. Но затем он вдруг обнаружил, что не может обходиться с этой женщиной, как ему было привычно. Он все крепче и крепче привязывался к ней. Эта привязанность была ничуть не похожа на те, какие у него возникали раньше. Что это не только желание обладать той, кто ему нравится, пускай даже и до безумия, но нечто такое, чего Он никогда прежде не испытывал. Он вдруг ощутил себя как бы новым человеком. Ощущение это крепло, становилось всеопределяющим. Элиас понял, что полюбил. А теперь, после разлуки с Ирьей, он постиг еще полнее, что значила для него эта женщина.

Во всем водовороте догадок, недоумений, опасений, бурлившем теперь в сознании Элиаса, самую жгучую боль вызывала мысль о возможности потерять Ирью.

Покинув Ирью, Элиас решил по дороге на работу заглянуть сначала домой. Он жил на другом конце города в несколько старомодном доме с просторными, однако, квартирами. Едва он зашел к себе, как в дверь постучали.

Тут же в комнату быстро вошел врач, живший в соседней квартире, и, старательно прикрыв за собой дверь, полушепотом сказал.

– Вы должны немедленно уехать.

Элиас ничего не понял. И поведение соседа, и его слова показались ему странными. Доктор Хорманд был весьма вежливым человеком, который извинялся по тысяче раз и когда заходил, и когда уходил, а тут он даже не поздоровался. Элиас, все еще переполненный своей радостью, церемонно поклонился и произнес:

– Доброе утро, доктор.

Врач повторил еще тише и еще настойчивее:

– Да, вы должны немедленно скрыться, Элиас счастливо улыбнулся:

– Не хихикайте, - чуть ли не злобно выпалил Хорманд.
– Я желаю вам только добра. Сегодня ночью за вами приходили.

Элиас по-прежнему ничего не понимал. Тогда доктор объяснил:

– Подъехали к дому на грузовике. Наверх поднялись трое, четвертый остался караулить внизу. Один - в милицейской форме, остальные - в штатском. Стучали тут, гремели, мы уже решили, что они взломают вашу дверь. Потом явились к нам. Спросили, проживает ли в пятой квартире Элиас Эн-дель, сын Юри, по профессии инженер. Нам ничего не оставалось, как ответить, да, проживает. Я не знал, дома вы или нет, но на всякий случай сказал, что видел, как вы вечером выходили. Они посовещались друг с другом, побарабанили еще кулаками в дверь - я все боялся, как бы не вломились. Но наконец все же ушли. Однако могут вернуться с минуты на минуту.

Врач выпалил все это залпом. Элиас не прерывал его. Он так ничего толком и не понял, кроме того, что врач взбудоражен до крайности.

– Сегодня ночью арестовывали людей.

Эти слова доктор Хорманд опять произнес шепотом. Тогда Элиас спросил.

– Вы, значит, полагаете, что меня собирались... арестовать?

– Вот-вот! Вы должны немедленно исчезнуть. Упакуйте все самое необходимое и уезжайте.

Доктор Хорманд никогда не нравился Элиасу. Этот пожилой и сверхвоспитанный барин казался ему величайшим лицемером. Элиасу случалось слышать, как он превозносил новую власть и столь же словоохотливо изливал на нее яд. А каких он держался мыслей на самом деле, понять было трудно. Видимо, он все же проклинал коммунистов, не очень-то одобрявших частную практику. Но утром четырнадцатого июня врач явно не притворялся. От внимания Элиаса не ускользнуло, что Хорманд прямо-таки истекал злобой. Он брызгал желчью, не сдерживаясь, л это вызвало у Элиаса чувство протеста. Несмотря на то, что его пришли предостеречь.