В разреженном воздухе
Шрифт:
Поскольку Энди продолжал утверждать, что на Южной вершине нет наполненных баллонов, Майк посмотрел на меня вопросительно. Я пожал плечами ему в ответ. Повернувшись к Энди, я сказал ему: «Не такое большое дело, Гарольд. Не из-за чего беспокоиться». Затем я ухватил новую кислородную канистру, прикрутил к ней регулятор и направился вниз с горы. Учитывая события, развернувшиеся в последующие часы, легкость, с которой я отрекся от ответственности (эта моя неспособность сообразить, что Энди, возможно, в большой беде), была ошибкой, которая вероятно, будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь.
Около 15:30 я ушел с Южной вершины, опередив Майка, Ясуко и Энди, и почти сразу же опустился в плотный слой облаков. Начал падать легкий снег. Я едва мог различить, где заканчивается гора и начинается небо в этом ровном, рассеянном свете; очень легко
У верхушки скалистых уступов Юго-восточного гребня я остановился вместе с Майком, чтобы подождать Ясуко, у которой были сложности при использовании провешенных перил. Майк попытался вызвать по радио Роба, но его передатчик работал только время от времени и Майк не смог ни с кем связаться. Майк заботился о Ясуко, а Роб и Энди сопровождали Дуга Хансена — единственного клиента, который находился выше нас на горе, поэтому я предполагал, что ситуация была полностью под контролем. Итак, когда Ясуко нагнала нас, я попросил Майка, чтобы тот разрешил мне спускаться одному. «Прекрасно, — ответил он, — только не свались с карнизов».
К 16:45, дойдя до Балкона — выступа на высоте 8413 метров на Юго-восточном гребне, где мы сидели с Энгом Дорджем, ожидая рассвета, я был шокирован встречей с Беком Уэзерсом, стоящим одиноко в снегу и очень сильно дрожащим. Я считал, что он давно уже спустился в четвертый лагерь. «Бек, — воскликнул я, — какого черта ты все еще здесь?»
Много лет назад Бек перенес операцию радиальной кератомии [52] с целью коррекции зрения. В начале подъема на Эверест Бек обнаружил, что побочным эффектом этой операции было ухудшение зрения вследствие низкого атмосферного давления, присущего большим высотам. Чем выше он поднимался, тем ниже падало атмосферное давление и тем хуже становилось его зрение.
52
Радиальная кератомия является хирургической процедурой, корректирующей близорукость, при которой делается серия тончайших надрезов от наружного края роговицы к ее центру, таким образом спрямляя ее.
Как позже Бек признался мне, днем раньше, когда он поднимался из третьего лагеря в четвертый, «мое зрение стало таким плохим что я ничего не видел дальше полутора метров. Поэтому я просто пробирался вслед за Джоном Таском, и когда он поднимал ногу, я ставил свою прямо в его след».
Бек и раньше не скрывал своих проблем со зрением, но, стремясь к вершине, он предпочитал не говорить о своем ухудшающемся положении Робу или кому бы то ни было другому. Несмотря на его плохое зрение, Бек хорошо шел в гору и чувствовал себя сильнее, чем в начале экспедиции, и, как он объяснял, «я не торопился выходить из игры».
Поднимаясь этой ночью вверх от Южной седловины, Бек умудрялся оставаться вместе с группой, применяя ту же стратегию, что и в предыдущий день, — ступая след в след за тем, кто был впереди него. Но ко времени, когда он достиг Балкона и взошло солнце, Бек понял, что его зрение еще ухудшилось. К тому же из-за его невнимательности несколько кристалликов льда попало ему в глаза, раздражая обе роговицы.
К этому моменту, по словам Бека, «один глаз был полностью закрыт пеленой, я едва мог видеть вторым и потерял всякое восприятие глубины. Я чувствовал, что не смогу идти дальше вверх, не подвергая опасности себя и других, поэтому я сказал Робу о происходящем».
«Сожалею, дружище, — немедленно объявил Роб, — но ты пойдешь вниз. Я пошлю с тобой одного из шерпов». Но Бек совершенно не был готов оставить свои надежды на восхождение: «Я объяснил Робу, что, по моему мнению, существует большой шанс на улучшение зрения, когда солнце поднимется выше и зрачки сузятся. Я сказал, что хочу немного подождать, потом пристроиться к кому-нибудь и идти на вершину, если начну видеть лучше».
Роб обдумал предложение Бека, затем принял решение: «О’кей, имеет смысл попробовать. Я дам тебе полчаса, чтобы сориентироваться. Но я не могу позволить тебе идти вниз, в четвертый лагерь, одному. Если твое зрение не станет лучше через тридцать минут, то я хотел бы, чтобы ты оставался здесь, тогда я буду точно знать, где тебя искать на обратном пути с вершины, и мы сможем идти вниз вместе. Это очень важно: или ты идешь вниз прямо сейчас, или обещаешь мне сидеть именно здесь, пока я не вернусь».
«Поэтому я перекрестился и приготовился к худшему, — рассказывал мне Бек весьма убедительно, когда мы стояли, обдуваемые снегом, в тусклом свете. — И я сдержал свое слово. Вот почему я все еще торчу здесь».
Вскоре после полудня прошли мимо по пути вниз Стюарт Хатчисон, Джон Таск и Лу Кейсишк, а с ними Лхакпа и Ками, но Уэзерс предпочел не присоединяться к ним. «Погода все еще была хорошая, — объяснил он — и я не видел в то время причины нарушать данное Робу обещание».
Однако теперь становилось темно, и условия зловеще ухудшались. «Пойдем вместе со мной, — уговаривал я его. — Роб покажется здесь по меньшей мере через два или три часа. Я буду твоими глазами. Я отведу тебя вниз, нет проблем». Я почти уговорил Бека спуститься со мной, но потом допустил ошибку, упомянув, что с разницей в несколько минут за мной следует Майк Грум вместе с Ясуко. В тот день было допущено много ошибок, но эта оказалась одной из роковых.
«Я, конечно, благодарен, — сказал Бек. — Но думаю, что все-таки дождусь Майка. Он несет веревку; он сможет спуститься со мной на короткой страховке».
«О’кей, Бек, — ответил я. — Это твое право. Полагаю, мы увидимся позже в лагере». Втайне я испытал облегчение из-за того, что мне не придется иметь дело со спуском Бека вниз по предстоящим проблематичным склонам, большинство из которых не были оснащены перилами. Наступали сумерки, погода ухудшалась, резервы моих сил были на исходе. Я все еще не чувствовал, что беда была совсем близко. В самом деле, после разговора с Беком я даже потратил какое-то время, чтобы найти использованную кислородную канистру, которую я припрятал в снегу по пути вверх; это было около десяти часов назад. Желая унести весь свой хлам с горы, я запихнул канистру в рюкзак, где уже находились два других баллона (один пустой, другой частично наполненный), и затем поторопился в сторону Южной седловины, находящейся на 500 метров ниже.
Больше сотни метров вниз от Балкона я спускался по мягкому, обширному, заснеженному оврагу без особых инцидентов, но потом дела пошли хуже. Маршрут петлял по обнаженной породе изломанного сланца, покрытого пятнадцатью сантиметрами свежего снега. Неустойчивая поверхность требовала непрерывной концентрации, которая была недостижимым подвигом для моего затуманенного мозга.
Из-за того, что следы альпинистов, которые прошли вниз впереди меня, занесло ветром, у меня были трудности с определением правильного маршрута. В 1993 году партнер Майка Грума, Лопсанг Тшеринг Бхути, квалифицированный гималайский альпинист, который был племянником Тенцинга Норгея, сбился с пути в этом месте и нашел здесь свою смерть. Борясь за то, чтобы не потерять контроль над реальной ситуацией, я начал громко говорить сам с собой. «Соберись, соберись, соберись, — монотонно повторял я, как мантру, снова и снова. — Тебе нельзя послать все к чертям и расслабиться. Это нешуточная дорога. Соберись».
Я сел передохнуть на широком наклонном выступе, но через несколько минут меня внезапно напугало оглушительное «Ба-бах!». К этому времени накопилось достаточно много свежего снега, и я опасался, что массивный пласт лавины сорвется со склона надо мной. Но когда я покрутил головой во все стороны, чтобы посмотреть, что случилось, то ничего не увидел. После этого я снова услышал: «Ба-бах!»; звук сопровождался вспышкой, на мгновение осветившей небо, и я понял, что слышал раскат грома.
Этим утром, по дороге наверх, я уделил много внимания детальному изучению маршрута в этой части горы, постоянно оглядываясь назад, чтобы выбрать наземные ориентиры, которые могли бы помочь мне при спуске. Я заставлял себя запоминать особенности этой территории: «Не забудь повернуть налево возле вертикального уступа, похожего на нос судна. Затем следуй по той тонкой полоске снега, пока она не повернет точно направо». Это был метод, которому я приучил себя следовать много лет назад; я тренировал себя таким образом всякий раз, когда поднимался в горы, и на Эвересте это, возможно, спасло мне жизнь. Около шести часов вечера, когда метель превратилась в настоящий ураган с сильным снегопадом и порывами ветра, достигающими скорости 60 узлов в час, я пришел по веревке, закрепленной черногорцами, на снежный склон, находящийся в 180 метрах над седловиной. Отрезвленный мощью поднявшейся бури, я понял, что спустился вниз, миновав наиболее коварные участки, очень вовремя.