В селе Троицком под Переславлем-Залесским
Шрифт:
— Так правильно, — соглашается Татьяна Семёновна.
Старухи молчат и вздыхают на своих табуретках.
— О чём ещё написать? — спрашивает Валерка.
— Почём я знаю, — отвечает Татьяна Семёновна.
— Может, о здоровье напишем?
— Пиши о здоровье.
Валерка диктует сам себе и записывает:
— "Здоровье у меня здоровое. Ничего не болит. И температура нормальная — 36,6".
— Да, не болит! — возражает
Валерка подхватывает:
— "Ничего не болит… только давление повышенное. Всё время давит. А горчичники некому поставить".
— У Анастасии Алексеевны тоже поясница, — скромно вставляет Евдокия Павловна про почтальонку, чтобы тоже чего-то делать.
— Да у неё поясница потому, что она от работы бегает. Всё у Ольгушки Павловской сидит, в карты играет, — взрывается Татьяна Семёновна. — Нашла кого жалеть! На почту приходит раз в неделю, а зарплату целиком получает!
На этот взрыв Евдокия Павловна немедленно собирается сбежать, но Валерка ловит её за платок и силой усаживает обратно.
— Татьяна Семёновна, — говорит Валерка, — вы ведь месяц не виделись. Были у вас какие-нибудь радостные события?
— Каки таки события?
— Может, посылка пришла с книгами или гости приезжали?
— Никакие гости не приезжали. Вот только крыса у меня завелась.
— Чего же тут радостного? — спрашивает Валерка. — Когда крыса завелась? Больше нечего сообщить соседке нашей дорогой Евдокии Павловне?
— Всё! — отвечает Татьяна Семёновна. — Хватит с неё!
— А что, — говорит юный дипломат. — Конечно хватит. Итак вон сколько новостей ей сказали.
Он перегнулся через барьер и взял ещё один листок для писем.
Почтальонки Анастасии Алексеевны всё ещё не было. Видно, и в самом деле она забегалась по личным делам.
— Евдокия Павловна, будем ответ писать. Теперь вы диктуйте.
— А чего диктовать-то? — спрашивает скромная Евдокия Павловна.
— Какая погода у вас.
— Сам видишь, какая погода. Никакой погоды, метель одна.
— Я так и напишу, — говорит Валерка. — "Дорогая Татьяна Семёновна, никакой погоды у нас нет, метель одна". Правильно?
— Правильно, — отвечает Евдокия Павловна.
— Ой, — сказал Валерка, бланк-то вам поздравительный достался. Значит адресата поздравить надо.
— С чем? — спрашивает Евдокия Павловна.
—
— Вот и поздравляй с погодой.
— "Никакой погоды у нас нет", — повторяет Валерка. — "Только метель одна. С чем вас и поздравляю". Правильно?
— Ты пишешь, тебе и видней, — дипломатично говорит Евдокия Павловна. А Татьяна Семёновна всё внимательно слушает, словно не про её погоду говорят.
— Опишите, что вы сейчас читаете. Художественную литературу.
— Стара я читать-то. Отчиталась уже. Я радио слушаю.
— Так и запишем, — говорит Валерка. — "Дорогая и задушевная моя подруга Татьяна Семёновна. Ты ко мне редко заходишь…" Редко она заходит?
— Совсем не заходит.
— "… Ты ко мне редко заходишь, так редко, что совсем не бываешь, и всё время слушаю радио и смотрю телевизор". Какой у вас телевизор?
— Никакого нет, — отвечает Евдокия Павловна.
— "Хотя у меня его вовсе нет!" — подхватывает Валерка. — "Так что приходи ко мне со своим телевизором". Так правильно?
— А где же он? — спрашивает Татьяна Семёновна. — Твой телевизор?
Тебе же зять Антон привозил из города.
— И Антон привозил, и Галка, сноха привозила, да не кажут они здесь. Больно слабые. К ним антенна нужна большая какая-то.
Валерка видит, что контакт между старухами налаживается, и начинает дело вести к финалу.
— "Дорогая Татьяна Семёновна, я очень по тебе скучаю. Помнишь, как в тяжёлые военные годы мы делились последним сухарём? Бери пирог с изюмом и приходи в гости. В шесть часов…" Верно?
— А чего же? — говорит Евдокия Павловна. — Только пирог ни к чему.
Пусть просто так приходит.
— "Мне пирог ни к чему… — пишет дальше юный директор по связям.
— Я его Валерке отдам. Больно парень хороший". Так правильно?
— А что? — соглашается Евдокия Павловна. — Всё по-хорошему.
— Значит, бабушки, будем заканчивать.
Валерка снова потянулся через барьер, взял у прогульщицы-почтальонки два конверта, надписал адреса и сказал:
— Всё. Раз почтальонки нет, пойду почту разносить. а вы тут не засиживайтесь. Вас дома письма ждут.
Он положил на стол Анастасии Алексеевны двадцать копеек за конверты без марок и вышел на улицу из почты. В ясный-ясный, белый-белый зимний день. Больше в деревне ребят не было.