В семье не без подвоха
Шрифт:
– Говорил, – кивает Азамат, не переставая хмуриться. – Но мне теперь не так просто уехать с планеты на несколько недель. Да и требования для вступления в союз мы еще не все выполнили.
– Так я вам говорю, на фиг требования, вас уже ждут!
– Нет, – решительно отвечает Азамат. – Пускай еще подождут. Если моя планета вступит в союз, то с полным правом, а не по прихоти главнокомандующего союзными войсками. Я ни в коем случае не хочу его обижать, но я не хочу и быть у него в долгу. И тем более не хочу, чтобы другие союзники смотрели на нас сверху
– М-да-а. – Сашка задумчиво трет нос. – Серьезный вы человек, Азамат. Не то чтобы я в этом раньше сомневался, конечно… Но, боюсь, маршал все-таки обидится.
– Именно поэтому я ему говорю, что не могу приехать, потому что ужасно занят, и надо сначала навести порядок дома, а уж потом лезть в мировую политику.
– Вы бы знали, какой у нас бардак, поняли бы, что он с вами не совсем согласен…
Азамат пожимает плечами:
– Тогда скажите ему, что жена не хочет меня отпускать к земным красоткам.
Я давлюсь яблочком.
Дома Тирбиш выносит нам сонного Алэка, и меня сносит громовым сюсюканьем. Мелкий чужих не боится совершенно, а тут как бы и не совсем чужие… В общем, он ведет себя как в рекламе: улыбается и радостно пищит, хватая родичей за выступающие части организма.
Дверь приоткрывается, и оттуда раздается то ли свист, то ли шипение. Обернувшись, в полутьме различаю Алтонгирела, который манит меня в гостиную. Видимо, жаждет мне на маму пожаловаться. Встаю и выхожу.
– Чего ты?
– Да я так, поинтересоваться, они не жалуются, ничего? – Алтонгирел стоит ко мне боком, нехарактерно теребит рукав и отводит взгляд.
– А на что им жаловаться? Мама сказала, что с ней все очень вежливо обходились.
Духовник немного расслабляется.
– Я просто… ну, пришлось объяснять нашим всякие штуки, ну, про чашки там или про то, что надо место уступать… В общем, на тебя ориентировался. Странно все это, я боялся, как бы глупость не сделать какую-нибудь. Тем более ребята мне никак не верили. А родичи твои молчат, как будто не для них стараюсь…
– Спасибо тебе большое, у тебя отлично получилось. Для моих родичей такие вещи – сами собой разумеются. Они просто не знали, что надо тебя поблагодарить. Так что я тебе говорю спасибо за них.
Алтонгирел кривится, но кивает. Потом принимается жевать нижнюю губу. Я жду, пока он соберется с мыслями, но он все никак.
– Ну рассказывай, что еще?
– Твоя мать – странная женщина.
Невольно усмехаюсь.
– Это не новость.
– Да? – Он разворачивается ко мне всем корпусом. – То есть она и для землянки странная?
– Есть немного. Конечно, для Муданга гораздо страннее. А что она такое сделала?
– Она… как бы это сказать… Она совсем не боится показаться смешной. Вот например, она ведь ни на всеобщем, ни на муданжском не говорит, а твой брат не всегда был рядом, так она его не ждала и не звала, а так, жестами показывала, если ей что надо. Кстати, она выучила несколько муданжских слов, специально нас заставила с ней их повторять. Вся команда по полу каталась от смеха, я думал, она разозлится, а она…
– …Хохотала громче всех. Ну да, а чего злиться-то? Вы же не ждете, что она прямо возьмет и заговорит правильно. Она даже не собирается учить муданжский, просто из интереса какие-то слова зазубрила.
– Ну да, но все равно. Если я что-то делаю первый раз и у меня плохо получается, да еще и у всех на виду, я страшно злюсь.
Я усилием воли сглатываю комментарий про подростковые комплексы.
– Понимаешь, Алтонгирел, моя мама уже добилась в жизни всего, чего хотела. Она хороший профессионал, ее уважают, ей много платят, у нее любящая семья и куча друзей. Я сомневаюсь, что у вас на борту был хоть один человек, настолько довольный собой. Она имеет право больше ни в чем не преуспевать, она и так крутая. Понимаешь? Сказала что-то смешное и посмеялась, потому что это не важно. Мне кажется, тебе это должно быть близко. Ты ведь довольно высокого мнения о своих профессиональных способностях, да и все остальные считают, что ты очень хороший духовник, даже Ирлик. Ты можешь себе позволить расслабиться и не злиться по пустякам. Я думаю, тебя станут даже больше уважать, если ты будешь меньше беспокоиться об имидже.
– Погоди-погоди, Ирлик-хон про меня говорил? – настораживается Алтоша.
– Ну, он сказал, что у нас оба духовника невероятно круты. Я так поняла, он имел в виду Ажгдийдимидина и тебя.
– Странно, что он считает меня вашим духовником. И я не так уж хорош в своем деле. Ты-то это знаешь, даже если все остальные меня нахваливают. Я хорошо предсказываю, но я совсем не понимаю людей. Ажгдийдимидин вообще сказал мне, что я машина для предсказаний.
Мне кажется или у него дрожат руки? На всякий случай поглаживаю его по плечу.
– Он, видимо, очень злился, раз так сказал. Но знаешь, мало кто может похвастаться, что хорошо предсказывает. Так что ты в любом случае крут, тебе просто есть куда расти. – Кто бы мог подумать, что мне придется убеждать Алтонгирела, что он крут!
– Вот твоя мать тоже все время так делает, – неожиданно говорит он.
– Как?
– Трогает. И еще обнимает, целует всех. Зачем?
– Она так выражает, что ей приятны эти все.
– Но я тебе неприятен, почему ты меня трогаешь?
На всякий случай убираю руку.
– Потому что ты нервничаешь, и я хочу тебя успокоить. На землян это обычно действует успокаивающе.
Алтонгирел рассматривает меня в полутьме.
– Я не люблю, когда меня трогают женщины. Я от этого только больше нервничаю.
Я открываю рот, чтобы извиниться, но он продолжает:
– Но почему-то когда твоя мать трогает, то совсем другое ощущение.
Я развожу руками, не находя слов.
– Ну, она же мать… Я правда не знаю, как это объяснить.