В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах

Хедин Свен

Едва успели мы несколько податься назад, как дикая ватага вновь поравнялась с нами и набросилась на тушу бедного барана, еще не успевшую остыть. Завязалась борьба из-за обладания этой тушей, словно из-за мешка с золотом; люди, лошади, все смешалось в кучу в густом облаке пыли. Некоторые из передних лошадей упали, другие взвились на дыбы или пятились от страха. Всадники, продолжая крепко держаться в седле, с размаха перегибались туловищем к земле, стараясь схватить добычу. Некоторые сваливались совсем и рисковали очутиться под копытами лошадей; другие, свешиваясь с седел, подгибались под брюхо лошади, и все одинаково барахтались и боролись в этой общей свалке, чтобы ухватиться за шерсть туши.

Отставшие или вновь прибывшие всадники в карьер неслись к толпе, врезывались в нее, точно намереваясь проехаться по этой куче лошадей и людей, копошащихся в пыли и издающих дикие крики. Маленькие уловки были позволены. Норовя пробиться поближе к туше, состязающиеся схватывали чужих лошадей за узду, или били их по морде ручкой кнута, чтобы заставить их подняться на дыбы и попятиться, или старались выбить друг друга из седла.

Двое борцов, верхом на яках с острыми рогами, еще увеличивали смятение. Яки, попав в свалку, щекотали лошадей рогами, те лягались и еще сильнее раздражали яков, так что игра стала чем-то вроде боя быков. Наконец одному удалось крепко ухватить тушу и прижать ее правой ногой к седлу; вслед за тем он опрометью кинулся из толпы и вихрем помчался по полю, преследуемый остальными. Все исчезли вдали, но минуты через две опять возвратились. Снова послышался топот копыт по полю. Всадники неслись прямо на нас, не разбирая дороги; еще минута, и — мы были бы смяты; своротить нам было некуда. Но вот, в расстоянии всего двух шагов, они с еще большей стремительностью кинулись в сторону, опять бросив к нашим ногам тушу, представлявшую уже бесформенную массу. Затем борьба из-за нее возобновилась снова, и так раз за разом. Я сказал беку Хоату, что с нас, пожалуй, и довольно этой забавы — стары уж мы для нее; он расхохотался и сказал, что был так стар, как я, лет сто тому назад.

А бека Тогдасына эта свалка так раззадорила, что он сам кинулся в нее и успел один раз отбить добычу, но, кувыркнувшись с лошади и получив несколько красных китайских иероглифов на лбу и на носу, присмирел и остался с нами.

Во время игры многие поснимали с себя халаты, некоторые даже разделись совсем до пояса. И мало кто выбрался целым и невредимым; многие с окровавленными физиономиями отправились к ближайшему ручью умываться; немало оказалось и хромающих лошадей. Поле было усеяно шапками и кнутами; владельцы подбирали их. Меня очень удивляло, что никто не был изувечен, но, конечно, это объясняется тем, что киргизы с пеленок вырастают в седле. Когда опасная игра была окончена, почетных гостей пригласили на дастархан в ближайшую кибитку бека, где нас увеселяли музыкой местные музыканты.

Тотчас после прибытия в Су-баши мне пришлось уволить моего китайского толмача, таранчу Даода, так как он оказался слишком «вольным» переводчиком, а теперь, чтобы увеличить список своих заслуг, начал играть в азартные игры с китайцами и в один прекрасный день проиграл 40 тенег. Так как нанятый в Кашгаре караван-баши отправлялся теперь обратно со своими лошадьми, то Даод и присоединился к нему. Из людей, бывших со мной в Кашгаре, остался у меня лишь верный мой Ислам-бай. Мы наняли поэтому на лето двух надежных киргизов, Иехим-бая и Моллу Ислама, которые отлично служили мне во время моих летних странствований, и еще нескольких на более короткие сроки. Они же должны были снабжать нас лошадьми.

XII. Вокруг Малого Кара-куля

Я избрал исходной точкой для всех местных экскурсий и съемочных рекогносцировок озеро Малый Кара-куль и 12 июля отправился туда, чтобы занять юрту, разбитую киргизами, согласно уговору, на южном берегу озера.

По пути мы присутствовали еще на одной байге, устроенной двумя меньшими аулами, и последняя байга оказалась, пожалуй, еще более дикой, чем первая. Всадник вихрем пронесся мимо нас с живым бараном на седле, одним ударом отрубил ему голову и начал с окровавленной тушей, перекинутой через седло, бешеную скачку вокруг аулов. Остальные неслись за ним в погоню, но у него была великолепная лошадь, и догонявшие настигли его только на третьем круге, отняли у него тушу и бросили ее к моим ногам, так что пыль взвилась столбом. И тут пошло головоломное кувыркание с лошадей; один бек раскровенил себе все лицо, но продолжал скачку и борьбу как ни в чем не бывало.

Когда мы после дастархана продолжали путь к озеру, дикая толпа сопровождала нас, все еще продолжая игру. Мы были очень довольны, когда они наконец оставили нас, и мы спокойно могли разобраться в своей одинокой кибитке.

Разбита она была на самом берегу, и перед нами расстилалось уходящее в туман голубое озеро. Сопровождавшие нас бек Тогдасын и еще некоторые из моих друзей были приглашены на чашку чая и оставались с нами до самых сумерек. Веселью немало способствовал музыкант со своим кобусом (или кобызом). Победитель в байге явился с визитом и преподнес мне в медном кувшине кумыс, холодный, кисловатый и очень вкусный. Единственным недостатком нашей стоянки было то, что здесь водились мириады комаров, тучей носившиеся над песчаной равниной, усеянной озерками и ручейками, вытекающими из ледников.

13 июля было первым рабочим днем на озере. Найдя, что южный берег, изобилующий стоячими водами, представляет не особенно здоровое место для продолжительной стоянки, мы решили перебраться на восточный берег, и люди с утра стали собирать наши пожитки и перетаскивать их. Я же, вооружившись станком и диоптром, отправился с двумя киргизами производить съемку береговой линии вплоть до места новой стоянки.

Тропинка пошла по берегу около самого озера, и там, где выветрелые сланцевые скалы отвесно спускались прямо в озеро, нам приходилось ехать по воде. Налево расстилалась отливающая голубовато-зелеными тонами водная равнина, на которой видны были кое-где грязно-желтые полосы, обозначавшие мели из ила, нанесенного сюда ручьями. На западном берегу возвышался мощной стеной хребет Сары-кол с отрогами, теперь едва видными в туманном воздухе.

Когда мы добрались до нового лагеря, там все было уже в порядке, кибитка разбита у самого берега на небольшой, поросшей сочной травой горной лужайке, где нашим лошадям было вдоволь корму.

Джолдаш (дорожный товарищ), жалкая киргизская собака, приставшая к нам недавно, как прежде Джолчи (потерявшаяся в Кашгаре), была тут уже как дома и сторожила кибитку. Мы встретили эту собаку в один прекрасный день в обществе нескольких всадников-китайцев, которые, по-видимому, прилагали все старания, чтобы заморить ее голодом. Увидав наш караван, животное, вероятно, сообразило, что, кто бы мы ни были, мы, наверно, окажемся лучше китайцев, и увязалось за нами.

Бедняга смотрела такой худой, жалкой, что я хотел прогнать ее, но люди мои вступились за нового товарища, и он был оставлен. У нас собаке жилось хорошо, есть ей давали вволю; все объедки поступали в ее полное, безраздельное владение. Она скоро поправилась и стала очень красивым, славным животным, отличным сторожем и чудеснейшим товарищем; когда мы потом посетили русский Памир, Джолдаш своей резвостью и веселостью привлек общее внимание офицеров. Я скоро не мог обходиться без его общества, и грустно мне было потерять его, почти год спустя, — он околел от жажды в пустыне Гоби.

Мы купили барана, которого теперь зарезали, и скоро был готов солидный обед: Ислам-бай изжарил шашлык, киргизы снабдили нас яковым молоком, рис и чай у нас были — чего еще лучше?

Заход солнца был величественный и бросал своеобразный отблеск на облака и горы на западе, которые и представляли всевозможные оттенки от серого до желтого. Ветер сначала дул северный, а к вечеру сменился восточным; по волнам прыгали зайчики. Волны с мелодическим убаюкивающим плеском ударялись о прибрежные камни. Взошедший месяц озарил прелестную картину, температура была приятная, теплая (17°), и мы от души наслаждались нашей новой стоянкой у озера.