В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах
Шрифт:
О современном Ильчи остается сказать не много. Место крайне не интересное. Тот же хаос жалких ничтожных домишек, узких улиц и переулков, как и в Яркенде. Семь медресе, двадцать мечетей и множество мазаров, усердно посещаемых правоверными. Базар здесь, как и во всех магометанских городах, средоточие городской жизни. В улицы упирается множество невероятно узких, извилистых и грязных переулков. Там и сям виднеются и открытые площади с прудами, обсаженными деревьями.
Старый татарин Магомет Рафиков из Оренбурга устроил здесь настоящий кожевенный завод. Рафиков живет в Хотане уже десять лет и выстроил себе хорошенький дом около базара, завод же расположен около реки Юрун-каш и состоит из огромного навеса-амбара и небольшого домика русского типа. Старик рассказывал, что он каждый год в феврале месяце приказывает сносить все эти постройки, как будто желая прекратить дело и вернуться на родину. Тогда хотанцы начинают торопиться сбыть ему побольше кож и отдают товар за самую сходную цену. Но в мае он вновь возводит свой завод, и так в течение десяти лет. Я выразил удивление, как это хотанцы до сих пор не раскусили такой хитрости, но старик возразил, что они для этого слишком глупы и ленивы.
11 января я предпринял экскурсию. За Таш-агылом (Каменное селение) начинается пустыня с редко разбросанными барханами и балками, промытыми горными потоками. Затем почва становится каменистой, и мы скоро заметили, что попали в старое русло реки, по всей вероятности, Юрун-каш, которая некогда протекала здесь; река эта, следовательно, в противоположность общему закону, уклонилась отсюда к западу.
Это старое русло и является одним из главнейших местонахождений нефрита. Повсюду виднеются вырытые ямы, глубиной метра в два, шириной в несколько метров и длиной самое большее в 10 метров. Материал, извлекаемый из этих ям, состоит из валунов, гальки, песку и глины.
Между этими валунами и попадается нефрит. Мне рассказывали, что нередко искатели нефрита роются по нескольку месяцев, не находя ничего, а то вдруг в течение нескольких дней добывают столько нефрита, что сразу богатеют или, во всяком случае, делают блестящую аферу.
Цены на нефрит различны в зависимости от цвета, чистоты и цельности камня. Желтый или белый нефрит с темно-красными жилками считается редким и дорогим; шероховатость камня, называемая «гуш» (мясо), еще увеличивает его ценность. Одноцветный нефрит, напротив, совсем не в цене. Мне предлагали пару прекрасных камней за 100–140 сэр (80–112 рублей), но кошелек мой был слишком тощ.
Из Кашгара я взял с собой в качестве секретаря «мирзу» по имени Искандер. С его помощью я во время путешествия узнавал, записывал и переводил названия разных местечек, рек, гор и проч., не только находившихся непосредственно на нашем пути, но и далеко за пределами его.
На пути между Кашгаром и Хотаном я нанес на мою карту свыше пятисот названий, из которых другими путешественниками упомянуты лишь главнейшие. Большинство путешественников, совершающих свои экспедиции на курьерских, упускают из вида это дело, между тем оно представляет большой интерес и значение. Прежде всего, собирание и записывание названий дает отличную практику языка. Восемьсот названий, состоящих почти сплошь из существительных с прилагательными, например Кара-каш (Черный нефрит), могут доставить порядочный запас слов. Кроме того, местные географические названия всегда характерны и дают известное понятие о продуктах или природе данной местности. Наконец, между 800 таких названий найдется всегда несколько, которые своим звуком невольно наводят мысль на давно прошедшие времена и могут натолкнуть на важные исторические открытия или вопросы.
В связи с этим я придаю также большое значение самим расспросам. Личные наблюдения должны, разумеется, всегда быть на первом плане. Я всегда предлагал одни и те же вопросы в одном и том же порядке: о числе жителей, о местных продуктах, мазарах, мечетях, легендах, сеют ли здесь яровые хлеба, или озимые, или и то и другое, засеивают ли одно и то же поле два раза в год, или только раз, или даже через год, о торговле, о торговых сношениях, дорогах, расстоянии от пустыни и гор, о количестве воды в реках, о времени их замерзания и вскрытия, о том, куда они впадают, о системе орошения и местных запасах воды, колодцах, о преобладающих ветрах, буранах, дождях, снеге и пр. и пр.
Один вопрос ведет за собой другой. Обыкновенно на расспросы уходило часа два-три, затем я все записывал. Поэтому в обитаемых местностях я редко ложился спать раньше полуночи, когда люди мои давным-давно храпели. Часто ответ на какой-нибудь из моих вопросов являлся причиной, что ранее составленный мной план путешествия совершенно изменялся. Я никогда бы и не отважился на новый переход по пустыне, если бы из расспросов не убедился, что могу сделать это в полном расчете на успех.
VI. Находки около Буразана
9 января я предпринял из Хотана экскурсию за несколько верст к западу, в селение Буразан, которое, благодаря находимым около него остаткам древней культуры, является для археологов одним из интереснейших пунктов Центральной Азии. Верхний почвенный слой здесь лёссовый, мощностью до 8 метров.
Ручеек, питаемый отчасти ключами, размыл мягкий лёсс, и русло ручья глубоко врезывается в твердые конгломераты. Весной и летом, когда тает снег на северных склонах Куньлуня, ручей раздувается в значительную горную реку, водная масса которой смывает и сравнивает лёссовые террасы.
Осенью, когда вода спадает, на месте смытых террас находят разные образчики древнего искусства: изделия из терракоты, изображения Будды из бронзы, драгоценные камни с резьбой, монеты и пр. Для жителей Хотана подобные вещицы, раз они не из благородного металла, не имеют никакой цены, и они отдают их детям, в игрушки. Но для археолога эти предметы представляют большую ценность, так как доказывают, что облагороженное влиянием греков древнеиндийское искусство проникало в самое сердце Азии.
Посетил я Буразан, как сказано, в начале января. Ручей в это время сузился в ничтожную канавку, так как ключи, питающие его, замерзли. Последняя жатва находок была уже собрана хотанцами, которых привлекает сюда, собственно, надежда найти золото или другие сокровища.
Я нашел поэтому лишь весьма незначительное число древних вещиц. Коллекция, привезенная мной домой и заключающая 523 предмета, не считая монет и рукописей, составлена главным образом путем покупок в Хотане и у местных жителей, которым я поручил искать для меня древности, пока я путешествовал на Лобнор.
Поводом к тому, что я вообще заинтересовался этой отраслью науки, послужило то обстоятельство, что я еще в Кашгаре у консула Петровского видел подобную коллекцию. Он составил ее из вещей, привезенных ему из Буразана западнотуркестанскими купцами. Коллекция эта описана вкратце Кизерицким в «Записках Императорского Русского археологического общества».
Я позволю себе дать здесь лишь некоторые общие сведения о своей коллекции, детальная же разработка передана компетентному исследователю. Труд Кизерицкого служит мне в данном случае исходной точкой, так как предметы описания однородны и найдены на одном и том же месте. Кроме того, я пользуюсь превосходным трудом Грюнведеля «Буддийское искусство в Индии».
Терракотовые изделия, о которых идет речь, исполнены с большим искусством из тонкой пластичной глины и, видимо, подвергнуты затем действию сильного огня, судя по их ярко-красному кирпичному цвету и необычайной твердости. В общем, вещицы эти можно разделить на две группы: памятники искусства натуралистического и памятники искусства стилистического.