В сердце моем
Шрифт:
И я хочу, чтобы вы ее выслушали. Если случится, что Томас как-нибудь вечерком приведет к вам Перкса, то можете рассказать эту историю и ему. Она позабавит его. Да, расскажите ее как-нибудь Перксу и понаблюдайте в это время за выражением его лица.
Итак, вот она, моя история. Она обо мне самом. Я есть тот самый парень, о котором пойдет речь. Я получил работу в фирме "Корона". Постоянную работу. Впервые в жизни получал три фунта в неделю и отрабатывал эти три фунта. Я старался изо всех сил. Ведь я был так благодарен за то, что получил постоянную работу. Я знаю, что такое быть безработным, - к тому же я был хорошим клерком. И вот появляется Перкс...
Я не упустил ни одной подробности. Я рассказал о моих беседах с Перксом, о его методах убеждения, о причинах, по которым он добивался моего увольнения.
Я описал Бодстерна, мой последний разговор с ним, мою беседу с Томасом. Я описал самого себя.
фулшэм слушал с напряженным вниманием, удобно устроившись в кресле и пристально рассматривая меня сквозь дым сигареты. Пока я говорил, он не проронил ни слова.
– Вот и все, - сказал я в заключение.
– Я оказался в дураках, попался на удочку, как последний болван. Интересная история, не правда ли? По ней вы можете судить, как обстоят дела на этом свете. Ну, мне пора. Спасибо за то, что вы меня выслушали.
– Погодите минутку, - сказал он, выпрямившись в кресле.
– Не спешите. Посидите немного. Выпьем по чашке чая. Я всегда считал Перкса никудышным человеком. И никогда он мне не нравился. Не понимаю, что Томас нашел в нем. Подловат он. Я всегда это говорил. Достаточно посмотреть ему в глаза, чтобы убедиться. И то, что вы мне рассказали, подтверждает это. Я рад, что вы это сделали. Работа за вами. Можете начинать в понедельник.
Он встал и прислушался.
– Видно, все уже спят. Постойте минутку, пойду раздобуду чаю.
Направляясь к дверям, он бормотал словно про себя: "Они редко ложатся так рано. Что это с ними приключилось?" И, обернувшись ко мне, сказал:
– Вся беда в том, что в этом доме вам никто не догадается принести чашку чая, пока сам не попросишь.
ГЛАВА 10
Фирма "Модная обувь" помещалась в приземистом двухэтажном кирпичном зданий, обосновавшемся на углу Коллингвуд-стрит. Вокруг ни лужайки, ни двора... Оно как нельзя лучше подходило к асфальтированному тротуару и выложенной синеватым булыжником сточной канаве у заезженной мостовой.
Здание фирмы было словно припаяно к асфальту и через него соединено с другими зданиями, с другими улицами, со всем городом.
Десятки фабрик поднимались на населенных беднотой улицах предместий. В поисках свободного пространства они теснили друг друга, их окна и двери выдыхали пар и зловоние, а трубы выбрасывали в небо клубы густого темного дыма.
На заржавевших, открытых солнцу крышах присаживались отдохнуть утомленные полетом голуби. Они ютились высоко над улицей по узким выступам крыш и, вертя головками, ворковали.
В боковые стены были выведены многочисленные трубы; из них вырывались клубы пара, устремлявшегося затем вверх. Сочившаяся из труб вода оставляла на стенах грязные потеки или же медленно капала на крышу какой-нибудь дешевой закусочной, примостившейся между зданиями.
Рано поутру улицы, такие тихие и спокойные ночью, заполнялись людьми. В узких проулках слышалось постукивание каблуков. Рабочий люд - заготовщики обуви, механики, закройщики - спешил к машинам, кормившим его...
Поезда, трамваи выбрасывали потоки людей; они расходились на перекрестках в разные стороны и исчезали в воротах. В этом движении множества мужчин и женщин из дома на работу чувствовалась огромная сила, способная своротить, казалось, горы. Между тем, трудясь в этих мрачных зданиях, эти люди изо дня в день по крупице растрачивали свою жизнь, здесь с каждым новым днем истощались запасы единственного богатства, которым они владели - здоровья и выносливости.
Эти люди не говорили между собой. Сейчас для этого у них не было ни времени, ни желания, в эти минуты заботы особенно одолевали их, будущее представлялось таким ненадежным, - казалось, оно целиком- зависело от того, много ли ты сегодня наработаешь, не подведет ли тебя здоровье, не придерется ли мастер.
Только вечером, когда весь этот людской поток устремится домой по преобразившимся улицам, рабочие будут болтать и смеяться. А сейчас они спешили на работу - эти девушки в незастегнутых пальто, с развевающимися по ветру полами, с непричесанными волосами, со встревоженными лицами, бегущие, обгоняющие друг друга...
Ведь уже почти 7.30. Скорее! Толпы мужчин и юношей наводняли улицы и переулки. Тут были и молодые парни, ремнем подтягивающие обвисавшие серые брюки, и мужчины в грязных фланелевых штанах, в потрепанных пиджаках, и подростки с густой шевелюрой, щеголявшие без шапок, и молодые люди в шляпах набекрень, и старики в промасленных костюмах, и рабочие с ободранными кожаными сумками, в которых звенели, стукаясь, разные инструменты или лежали пакеты с завтраком, и велосипедисты, завладевшие мостовой.
Раскрытые настежь ворота фабрик поглощали всех их. В половине восьмого пронзительные заводские гудки вынуждали запоздавших ускорить шаг или даже пуститься - бегом. Гудки вырывались из фабричных труб вместе с клубами "пара: отрывистые - пронзительные, и низкие - протяжные. Они неслись издалека, неслись со всех сторон, перекликались, соревновались в силе...
А в ответ на их резкие призывы в глубине зданий возникал приглушенный шум, - скорее даже не шум, а глухое содрогание, первое движение пущенной в ход махины. Эти неясные поначалу звуки скоро перерастали в грохот и рычанье.
На фабриках начинали вращаться шкивы и, мелькая, превращались в смазанные круглые пятна; приводные ремни вспрыгивали и неуклонно падали вниз. В ответ на завывание моторов стали подавать свой голос машины.
И рабочие у машин включались в их стремительный ритм.
Отныне этот мир стал моим миром. Моя комнатка находилась в какой-нибудь сотне ярдов от фабрики, и каждое утро я вливался в поток людей, заполнявших улицы.
"Приступайте к работе одновременно с рабочими", - сказал мне Фулшэм.