В сердце моем
Шрифт:
Пока он говорил, злость клокотала во мне, - но внезапно она иссякла, испарилась как вздох. Я стоял опустошенный, ничего не чувствуя, кроме отвращения ко всему на свете.
Скорей бежать отсюда! Прочь от Бодстерна. Забыть его.
Разве я обвиняемый на скамье подсудимых? Почему я должен защищаться от его обвинений? Да и какой смысл в этом? Ведь приговор уже вынесен. А в чем мое преступление? Защищаться - значит признать обвинение действительным.
– Хорошо, - сказал я.
– Сегодня вечером я покину фабрику.
– С этим я вышел из кабинета.
В тот день я мистера Перкса не видел. Он куда-то
Мне хотелось спросить его - почему он сообщил мистеру Бодстерну, что я думаю перейти в другую компанию? Ведь он сам убедил меня это сделать. Он знал, что я никогда не скажу о его роли во всем этом мистеру Бодстерну и что его коварство останется безнаказанным.
Зато этим поступком он мог лишний раз доказать мистеру Бодстерну свою преданность. Он раздобыл мне другую работу, - так почему бы ему и самому не извлечь выгоду, первым сообщив об этом хозяину.
У меня все еще не было полной уверенности в том, Что я получу работу в фирме "Модная обувь". Ведь для этого требовалось еще согласие мистера Фредерика Фулшэма.
Что касается мистера Томаса, то протекция Лайонела Перкса, бесспорно, мне помогла. Они были друзьями. Но я сомневался в том, что его протекция будет иметь вес у Фулшэма. Ведь они были едва знакомы.
Когда вечером я постучал в дверь мистера Фулшэма, дрожь охватила меня. От этого свидания зависело так много, а позиция моя была крайне уязвимой: ведь работы у меня не было.
Дверь открыл сам мистер Фулшэм. Это был рослый мужчина, видимо, вполне довольный своей судьбой. Судя по выражению его лица - гладкого, без единой морщинки, - он в этот момент меньше всего думал обо мне. Если он и хотел сейчас, при первой встрече, оценить мои достоинства, как человека и будущего бухгалтера, по его виду трудно было об этом догадаться.
Он провел меня в гостиную, казавшуюся неприбранной из-за обилия разбросанных детских игрушек, среди которых у камина стояли два кресла, и жестом пригласил меня сесть в одно из них, а сам утонул в другом, полностью расслабив мышцы, - свойство, присущее безмятежно спокойным людям, умеющим сливаться с избранным ими местом отдохновения.
– Прошу, - сказал он, протягивая мне пачку сигарет.
Курил он безостановочно, прикуривая одну сигарету от другой. Пепельница, стоявшая на ручке его кресла, была полна окурков. Он был ярым курильщиком и вместе с тем человеком спокойным и невозмутимым. Эти явно противоречивые свойства отнюдь не помогали понять его характер.
Я подумал, что он, наверно, когда-то был рабочим и, прежде чем достичь нынешнего своего положения, испытал и нужду. Это, однако, вовсе не значило, что он проникнется сочувствием ко мне или захочет понять всю трудность моего положения. Нередко люди, прошедшие такой жизненный путь, относятся к своим подчиненным с большой черствостью, и моя догадка, что он был когда-то рабочим, вовсе меня не обрадовала.
Он оказался человеком прямым.
– Боюсь, что у меня для вас дурные новости, - сказал он все с тем же безмятежным видом.
– Неужели?
– воскликнул я, чувствуя, как мною овладевает страх. Значит, я не получу этого места?
– Не получите. Дело в том, что до меня дошли о вас неблагоприятные отзывы, и я не могу рисковать. Я говорю с вами откровенно, - мне не хотелось бы, чтобы, сидя тут, рядом со мною и разговаривая о всякой всячине, вы считали, что все в порядке.
Когда его слова дошли до моего сознания, я не воспринял их как удар, сбивший меня с ног. Нет, мне показалось, что меня окутывает ледяной холод, и я погружаюсь во тьму.
Пребывая в состоянии полной отрешенности и потеряв всякую власть над своей речью и всякое чувство ответственности за нее, я произнес:
– Не скажете ли вы мне, что это за неблагоприятные отзывы?
– Почему же? Я могу вам сказать. Дело в том, что вас сегодня уволили, уволили за неспособность. Ведь так?
– Я был уволен, но не по этой причине.
– Что ж, возможно, подробностей я не знаю. Главное - что вас уволили, вас не захотели держать. Ведь это так?
– Да, это так. Но кто вам это сказал?
Я снова обрел чувство собственного достоинства.
– Не вижу, почему я должен скрывать это от вас. Как раз перед вашим приходом мне позвонил Редж Томас, мой компаньон - тот старик, у которого вы побывали вчера вечером. Знаете его...
– Да, знаю.
– Лайонел Перкс с ним очень дружен. Это ведь он указал вам на эту должность?
– Да.
– Так вот. Редж позвонил мне сегодня вечером и сказал, что Перкс с ним разговаривал о вас. Редж позвонил мне сразу же после этого разговора. Перкс, оказывается, очень обеспокоен тем, что он вас рекомендовал сюда. Он сказал Реджу, что говорил с директором фирмы, где вы работали, и узнал от него, что вас уволили без предупреждения. Перксу это объяснили тем, что вы не справлялись с работой, по ему кажется - так он сказал Реджу, - что дело гораздо серьезнее. За вами, по его мнению, водились какие-то грешки.
Как бы то ни было, он посоветовал Реджу тотчас же предупредить меня, чтобы я не принимал вас на работу. Он извинился перед Реджем за рекомендацию, но сказал в свое оправдание, что вы ему нравились и он был потрясен, узнав, какой вы негодяй. Вот вам еще одна сигарета. Вам удобно в кресле? Жена ушла на весь вечер. Сейчас попрошу дочку заварить нам чаю.
После его рассказа все стало ясным, хотя и несколько минут назад ход развертывавшихся событий отнюдь не казался мне таинственным и непонятным. Несколько минут назад я видел в каждом из этих событий логически обоснованный этап на пути к получению должности бухгалтера в конторе фирмы "Модная обувь" - за восемь фунтов в неделю. Теперь эти же события предстали предо мной в своем истинном свете: они вели к тому, чтобы я лишился всякой работы.
Я встал и крепко оперся на костыли. Я прислонился к камину, посмотрел сверху вниз на сидевшего в своем кресле Фулшэма и почувствовал себя сильным. Где нет надежды - нет места и страху.
– Послушайте, - сказал я и наклонился к нему; теперь, когда я понял, что мне не на кого рассчитывать, кроме самого себя, я заговорил с силой и решительностью, отчеканивая каждую фразу.
– Я пришел сюда, надеясь получить место. Что ж, я его не получу. Не стану скулить из-за этого. Бог с ним. Я сейчас уйду, и мы никогда больше не увидимся. Но прежде чем уйти, я хочу рассказать вам одну историю. Правдивую историю. Мне наплевать - поверите вы мне или нет; я хочу рассказать ее, - вот и все.